Разбойник Кадрус

Через минуту барон вернулся в столовую, представил Готье своим гостям и попросил их извинить его друга, приехавшего из Прованса со всеми непредвиденными замедлениями, которые влечет за собой такое продолжительное путешествие. Потом общий разговор продолжался, но все украдкой наблюдали за приезжим. Тот, как человек сделавший продолжительный путь и желающий наверстать потерянное время, с большим аппетитом ел вкусные кушанья, поставленные перед ним. Как настоящий южный житель, со своим музыкальным акцентом, он очаровал всех своих соседей своими остротами и аппетитом. С маркизом де Фоконьяком он обменялся несколькими словами на провансальском языке. Дело в том, что гасконец заметил с первого взгляда накладные волосы и бакенбарды мнимого Готье; ему любопытно было узнать, не мнимый ли это также провансалец, и он заговорил с ним на тамошнем наречии. Словом, все, кроме Фоконьяка, ни на минуту не терявшего его из вида, были очарованы этим собеседником, который откровенно выказывал себя не только обжорой, но и человеком любезным.

Кадрус изменил своей обыкновенной осторожности и чутью. Любуясь молодой женщиной, с которой он соединился, он забыл и приезжего, и всех остальных. Один Гильбоа был как на иголках. Неужели все, чем он пожертвовал, для того чтобы отыскать этого Жана Леблана, было выброшено в окно? Неужели Шардон только хотел обобрать его? В таком случае горе ему! Или кавалер и маркиз действительно были теми, за кого выдавали себя? Когда так, все эти поиски, все эти истраченные деньги, все это продолжительное беспокойство и ожидание пропали понапрасну!.. Дурак Шардон очень дорого поплатится за свою ошибку.

Пока все предавались размышлениям на его счет, мнимый Готье не пропускал случая выпить за здоровье всякого, кто предлагал ему.

– Некоторые люди говорят, что дела прежде всего, – вдруг сказал Готье, – а я предпочитаю прежде всего хорошенько пообедать. Хороший обед придает силы, проясняет мысли, очищает зрение. Да, – повторил он так громко, что привлек на себя всеобщее внимание, – прочищает зрение! Яснее видишь. Вот, например, – прибавил он, обращаясь к хозяину дома и указывая пальцем на Жоржа и Фоконьяка, – вы, барон де Гильбоа, за этих людей выдали своих племянниц?

Глаза всех обратились на кавалера и маркиза.

– Ну, вот что значит видеть ясно, – продолжал мнимый Готье, – я теперь узнаю в них двух бывших каторжников. В первом Кадруса, знаменитого атамана Кротов, а в другом его помощника.

Неописуемый шум поднялся при этих странных словах. Все вскочили. Кадрус помертвел. Инстинктивным движением он искал за поясом свой страшный нож, которого там не было. Мария лишилась чувств. Жанна, бледнее полотна, приблизилась к Жоржу. Она, очевидно, готова была защищать его против всякого, кто осмелится наложить на него руку.

Барон бормотал сквозь зубы:

– О, мщение наконец настало!

Он смотрел на дверь.

Глава XXXIX Арест

Управитель понял с первых слов Жана Леблана, что минута настала. Он исчез. Один Фоконьяк старался бороться.

– Разве вы не видите, что человек этот сумасшедший? – вскричал он, стараясь заглушить шум. – Надо его выгнать!

– Нет, я не сумасшедший! – с живостью возразил тот. – Хочешь доказательств? – Сорвав фальшивые бакенбарды и парик, он прибавил: – Узнаешь ли ты меня теперь?

– Жан Леблан! – невольно вскрикнул Фоконьяк.

– Жан Леблан! Твой бывший товарищ по камере. Ты был причиной, что я не мог убежать вместе с тобой! Я тебя предупреждал, я говорил тебе, что ты дорого заплатишь мне. Ну, теперь я доволен! Я отмщен!…

Изумление изобразилось на всех лицах. Кадрус ревел как дикий зверь. Потом так же, как зверь, хотел скачком выпрыгнуть в какой-нибудь выход. Но везде стоял караул.

– Если вы сделаете один шаг, – сказал начальник стражи, приметивший движение Кадруса и его помощника, – вы будете убиты, предупреждаю вас.

Кадрусу захотелось было умереть. Он готов был решиться на все. Но Жанна, повиснув на его шее, защищала его своим телом. С энергией, к которой делала способной ее неизмеримая любовь, она уцепилась за молодого человека.

– Он мой! – говорила она. – Он мой муж! Вы вырвете его из моих рук вместе с моей жизнью. Убейте меня!.. Убейте его!.. Я по крайней мере буду иметь утешение умереть вместе с ним.

Если Жорж не боялся за себя, то опасался за невинное существо, которое в своей великой любви не хотело от него отречься.

– Велите опустить ружья, – сказал он начальнику стражи, – если не ради меня, то по крайней мере ради этой бедной женщины. Я сдаюсь. Да! – вскричал он с гордостью. – Человек этот прав. Да, я атаман свирепых Кротов, да, я Кадрус!… И вы отдадите справедливость Кадрусу, что только измена этого негодяя могла выдать его. Я, так давно повелевавший другими, теперь должен повиноваться. Я готов, господа.

Он пошел к двери. Но обезумевшая Жанна, крича, судорожно цеплялась за Жоржа.

– Нет, нет!.. Вы не возьмете его!.. Он мой!.. Только он один храбрец!.. Вы все трусы!.. Попробуйте-ка его отнять у меня!..