Разбойник Кадрус

– О моя Жанна! – сказала она. – Какая я была злая! Это оттого, видишь ли, что я так его люблю! Прости меня! Ты праведница, моя добрая Жанна. Твоя улыбка, такая кроткая, такая чистосердечная, должно быть, заставила его упасть к твоим ногам так, как я теперь падаю и прошу тебя простить меня. Конечно, он должен был предпочесть тебя, ты гораздо красивее меня.

Жанна вместо ответа опустила голову на плечо кузины. Мария печально продолжала:

– Слушай, мы еще можем быть счастливы. Как ты сказала, наша жизнь может, как и прежде, быть общей. Мы можем жить друг возле друга. Я сделаюсь его другом, мы обе будем любить его – вот и все.

Жанна, находившая печаль и слезы при вспыльчивости кузины, вздрогнула при этих словах. Любовь эгоистична. Слезы высохли на ее глазах, она пристально взглянула на Марию. Та тотчас поняла этот взгляд.

– Ты ревнуешь, – сказала она, – но будь спокойна… Я не стану стараться нарушать твое счастье, я сделаюсь его другом, его нежной сестрой. Довольна ли ты?

Жанна, краснея, что обнаружила сомнения в своей кузине, ответила ей поцелуем.

– В свою очередь прости меня, моя добрая Мария. Если ты была несправедлива ко мне, то и я в свою очередь так же поступила с тобой, мы квиты. Забудем все.

В взаимном порыве молодые девушки бросились на шею друг к другу.

Через минуту Жанна пошла в свою комнату и скоро вернулась в костюме, показывавшем, что она намерена выйти.

– Куда ты идешь? – спросила Мария, сердце которой опять защемила ревность.

– Я пойду немножко прогуляться в парке, – ответила Жанна с очевидным беспокойством. – После того, что случилось, мне нужно собраться с мыслями. Воздух принесет мне пользу, он прогонит тяжесть, которую я чувствую в голове.

– Хочешь, я пойду с тобой? Если ты вдруг сделаешься нездорова…

– Нет-нет! – с живостью возразила Жанна. – Мое нездоровье слишком ничтожно, оно долго продолжаться не может. Повторяю тебе, мне нужно собраться с мыслями. Уединение будет для меня лучшим лекарством.

– Как хочешь, – ответила Мария.

Жанна ушла. Мария поняла, что она отправилась на свидание и скрыла от нее это. Это было предлогом к вспышке, ревность подавила дружбу.

– О лицемерка! – вскричала она. – О трусиха! Она не смеет признаться, куда идет. Ступай к каштановым деревьям, он, должно быть, там тебя ждет. Дура воображает, что может обмануть меня! Но, несмотря на все твои проделки, я отниму у тебя твоего любовника. Да, отниму! – повторила она с невыразимой энергией. – Да, против твоей воли, против его воли! Вопреки всем отниму! А если он меня отвергнет…

Она остановилась на минуту при этой мысли, потом продолжала:

– О, если он меня отвергнет, горе им!.. Я отомщу!…

Глава XXXVI Письмо Шардона

Гильбоа находился в смертельном беспокойстве. Шардон, несмотря на обещание сообщать ему известия, еще ни разу к нему не писал. Курьеру достаточно несколько часов, чтобы проехать расстояние, отделяющее Париж от Фонтенбло, а управляющий получил приказание употребить это средство в случае непредвиденных затруднений. Он должен был сообщать своему хозяину все свои поступки и шаги. А между тем он не писал ни слова, не подавал и признака жизни. Барон не знал, что и думать. Каждую минуту он смотрел из окна своего кабинета на дорогу, надеясь увидеть гонца, так нетерпеливо ожидаемого.

В замке все увеличивало беспокойство и нетерпение хозяина. Приготовления к свадьбе, которая была назначена через несколько дней, приводили барона в ярость.

– О! – говорил он с бешенством. – Если бы Шардон имел успех, если бы ему удалось найти человека, который должен помочь мне освободиться от этого кавалера и этого маркиза! Я отдал бы десять лет моей жизни, чтобы достигнуть этого! Боже мой, почему он не пишет?..

Вдруг Гильбоа стал прислушиваться. Ему послышался стук копыт. Он бросился к окну и не ошибся. Гонец, покрытый пылью, въехал на двор; в руке он держал конверт. Привратник хотел его взять. Легко было видеть по движениям курьера, что он хотел отдать этот конверт только тому, кому тот был адресован. Барон отворил окно и сделал знак привратнику привести курьера к нему. Через минуту курьер подавал барону длинное письмо от Шардона.

«Поручение, данное мне, – писал управляющий, – представило такие затруднения, о каких я и не воображал. Человек, которого мы ищем, имеет более прежнего причин скрываться. Мне стоило неслыханных трудов убедить тех, кто мог сообщить мне сведения о нем, что я прислан не за тем, чтобы его повесить».

Тут Шардон объяснял свои странствования по самым грязным закоулкам Парижа и извинялся, что не мог раньше сообщить эти известия, потому что за ним до сих пор подозрительно надзирали его бывшие товарищи. Он прибавлял:

«Если бы я написал, очевидно, письмо было бы перехвачено. Вы известны по вашим многочисленным сношениям с Фуше, и это письмо приняли бы за донос. Предать товарища! Вы знаете, как это наказывается у нас… Смертью. Осторожность и для меня, и для вас требовала, чтобы я поступал таким образом».