Читаем Разбойники полностью

А! грозный призрак, ранами покрытый!Кто потревожил тень твою, мертвец?Ступай к брегам печального Коцита!Кто прав из нас – покажет то конец.На алтаре Филибы угасаетСвятой свободы жертвенная кровь,Да Рим над трупом Брута вздыхает –И Брут его не оживить уж вновь!

Цезарь

И умереть от твоего кинжала!..И ты – и ты поднять мот руку, Брут?О, сын, то был отец твой! Сын – подпалаЗемля бы вся под царский твой трибут!Ступай! ты стал великим из великих,Когда отца кинжалом поразил.Ступай! – и пусть услышат мертвых диви,Что Брут мой стал великим из великих,Когда меня кинжалом поразил.Ступай! и знай, что мае в реке забвеньяОт лютой скорби нету исцеленья.Харон, скорей от этих диких скал!

Брут.

Постой, отец! среди земных творенийЯ одного лишь только в мире знал,Кто с Цезарем бы выдержал сравненье:Его своим ты сыном называл.Лишь Цезарь Рим был в силах уничтожить,Один лишь Брут мог Цезаря столкнуть;Где Брут живет, там Цезарь жить не можетИди, отец! – и здесь наш росен путь.

(Опускает лютню на землю и задумчиво ходит взад и вперед).

Когда бы мне кто-нибудь мог поручиться?… Все так мрачно! запутанные лабиринты: нет выхода, нет путеводной звезды. Ну, если бы все кончилось с последним вздохом, как пустая игра марионеток?… Но к чему эта неутолимая жажда счастья? К чему этот идеал недоступного совершенства, это отлагательство неоконченных планов, когда ничтожное пожатие этой ничтожной вещицы (приставляя пистолет ко лбу) равняет мудреца с глупцом, труса с храбрым, честного с плутом? Даже в бездушной природе – и в той такая божественная гармония, зачем же в разумном существе быть подобной разноголосице? Нет! нет! есть что-то высшее, потому что я еще не был счастлив.

Не думаете ли, что я задрожу перед вами, вы, тени задавленных мною? Нет, не задрожу! (Дрожит). Ваше жалкое предсмертное визжание, ваши посинелые лица, ваши страшно-зияющие раны – все это только звенья неразрывной цепи судьбы, которые притом тесно связаны с моими пирами, с причудами моих нянек и гувернеров, с темпераментом моего отца, с кровью моей матери. (Потрясенный ужасом). Зачем мой Перилл сделал из меня быка – и человечество варится в моем раскаленном чреве?[54] (Приставляет пистолет ко лбу). Время и вечность, скованные друг с другом одним мгновением! Заржавленный ключ, запирающий за мною темницу жизни и отмыкающий мне обитель вечной ночи, скажи мне, о, скажи мне, куда, куда ты приведешь меня? Чуждая, никем невиданная страна. И вот – утомленное человечество падает перед этим образом, мышцы конечного слабеют, и фантазия, – эта своенравная обезьяна чувств – рисует нашему легковерию странные тени. Нет, нет! Человек не должен колебаться… Чем бы ты ни было безымянное «там» – только бы мое «я» осталось мне верным. Чем бы ты ни было, лишь бы я себя самого мог взять с собою. Внешность – это одеяние человека… Я сам – мое небо и ад.

Что если Ты поселишь меня одного в каком-нибудь испепеленном мире, лишенном Твоего присутствия, где одна только ночь и вечные пустыни будут окружать меня? Я населю тогда молчаливую пустоту своими фантазиями и целую вечность буду разглядывать искаженный образ всеобщего бедствия. Или уж не хочешь ли Ты через беспрестанно новые возрождения, через беспрестанно новые места казни и бедствия, со ступени на ступень привести меня к уничтожению? Разве я не могу разорвать жизненные нити, отпряденные для меня там, так же легко, как и эти? Ты можешь уничтожить меня, но – не лишишь этой свободы. (Заряжает пистолет. Вдруг как бы образумившись). Ужели я умру со страха перед мучительною жизнью? паду ниц перед бедствиями? Нет, я хочу страдать! (Бросает пистолет). Пусть страдания разобьются о мою гордость! Я выпью до дна чашу бедствий.

(Становится темнее и темнее).

Герман крадется по лесу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги
Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820
Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям. Взгляд, манера общения, случайно вырвавшееся словечко говорят ей о человеке гораздо больше его «парадного» портрета, и мы с неизменным интересом следуем за ней в ее точных наблюдениях и смелых выводах. Любопытны, свежи и непривычны современному глазу характеристики Наполеона, Марии Луизы, Александра I, графини Валевской, Мюрата, Талейрана, великого князя Константина, Новосильцева и многих других представителей той беспокойной эпохи, в которой, по словам графини «смешалось столько радостных воспоминаний и отчаянных криков».

Анна Потоцкая

Биографии и Мемуары / Классическая проза XVII-XVIII веков / Документальное