И в этот миг он увидел, как с лестницы, которая вела на площадку башни, спускается каталонец. Казалось, что за эти несколько часов бедняга похудел наполовину. Увидев барона, он бросился к нему, отбросив свою знаменитую железную палицу и отчаянно рыдая:
— Синьор… несчастье… несчастье…
— Где графиня? — вскричал дворянин, хватая его за плечи и тряся как безумный.
— Ее похитили, синьор… Ее похитил Зулейк, этот мавританский пес… Горе! Горе! — стенал каталонец.
— Ее похитили? Зулейк?
Барон лишился дара речи, он упал на пол, туда, где лежали мертвые, как будто и его душа покинула тело.
— Синьор! — закричал в ужасе каталонец. — На помощь! Мой хозяин умирает!
Барон рыдал, как дитя, сжав голову руками.
— Синьор, — бормотал каталонец, расшнуровывая ему доспехи, — не отчаивайтесь… Мы бросимся в погоню, мы догоним похитителей… У меня сердце разрывается, когда я вижу, что вы рыдаете… вы, такой отважный воин… И двух часов не прошло, как они отчалили… Галера сейчас будет здесь… Я ее только что заметил. Она огибает северный мыс.
— Моя «Сирена»! — воскликнул барон. — Она на подходе?
— Да, синьор, я видел ее с верхней площадки.
Дворянин встал, силы как будто снова вернулись к нему.
Надежда, что он сможет преследовать похитителей и догнать их до того, как они достигнут берегов Алжира, сможет вырвать у них из рук графиню, стала для него целительным бальзамом, и бальзам этот пролился на раны его истерзанного сердца. Ему и в голову не пришло подумать об огромном численном превосходстве берберийских кораблей над его единственной галерой.
— Пойдем, — сказал он каталонцу.
Он поднялся по лестнице и вышел на площадку башни. Там все было разрушено. Зубцы, разбитые ядрами с галер, упали на площадку, их обломки загромождали все вокруг, они засыпали и два орудия, и людей, которые были сражены этими смертоносными залпами.
Солнце было уже высоко, оно освещало Тирренское море, остров Святого Антиоха и сардинские берега, горы Сардинии четко вырисовывались на прозрачном небе на горизонте.
К северу от острова Святого Петра большой корабль с высоким носом, сверкающим позолотой, с огромными латинскими парусами, распущенными на ветру, под флагом мальтийских рыцарей, развевающимся на вершине грот-мачты, приближался к замку, стремительно рассекая волны.
На палубе корабля сверкали под лучами солнца доспехи и шлемы, наконечники алебард отбрасывали серебряные искры.
— Моя «Сирена»! — закричал барон. — Почему она не пришла раньше? Железная Башка, мы отправимся на охоту за маврами, мы догоним их, мы будем гнать их до самого Алжира, если понадобится, мы дадим им бой. Смотри, я не плачу больше, я ощущаю огромный прилив сил, я могу бросить вызов всему флоту мавров! Да, мы догоним их, мы их потопим, мы сбросим их в воду, мы подожжем их корабли, и я заполучу голову предателя Зулейка.
Он говорил с таким волнением в голосе и так убежденно, что каталонец в какой-то момент подумал, что барон лишился рассудка.
— Бедный мой господин, — пробормотал он, вытирая непрошеную слезу. — И он не думает, что нам придется иметь дело с четырьмя галерами и с фелукой. Близок час, когда последний из рода Барбоза покинет этот мир.
— Железная Башка, — сказал барон, — ты говоришь, что и двух часов не прошло, как галеры берберов отчалили, ведь так?
— Да, синьор.
— Куда они направились?
— Они взяли курс на юго-запад.
— Все вместе?
— Да, и фелука шла первой.
— Ты участвовал в последнем бою?
— Конечно, синьор. И уверяю вас, моя палица прикончила столько врагов, что…
— Оставь в покое свою палицу. Я не вижу на ней даже следов крови, — сказал молодой человек, теряя терпение.
— Я вытер ее о головы мавров, верьте мне, синьор. Как можно даже подумать, что один из рода Барбоза…
— Кто захватил графиню?
— Зулейк, синьор. Все наши после отчаянного сражения на первом этаже и на лестнице лежали мертвые или умирали. Только и остались что я и…
— Они принуждали ее, били?
— Нет, синьор, клянусь вам. Графиня лишилась чувств, когда ее уносили.
— А другие женщины?
— Их тоже похитили. О какое несчастье, синьор, какое ужасное несчастье!
— Ну а ты… Как ты избежал смерти, когда все остальные погибли?
Прославленный потомок рода Барбоза смущенно потер себе уши.
— Ты трусливо бежал! — вскричал барон.
— Я, Барбоза? О нет, синьор, клянусь вам. Круша всех своей палицей, я дошел до лестницы, но несчастную графиню уже унесли. И на этой площадке я, один против всех, дал последний бой. Я сражался так отважно, что мавры не осмелились вступить на лестницу и оставили меня одного, в отчаянии, среди всех этих трупов. Но я думаю, что убил по крайней мере человек двадцать.
— Ты! — насмешливо сказал барон. — Ну и где же трупы твоих врагов? Здесь я вижу только наших артиллеристов, убитых залпами кулеврин.
— Наверное, их унесли с собой их сообщники, синьор, — ответил храбрец, покраснев, как мальчишка, которого застали за шалостью.
— Барбоза не погибают, они непобедимы, — сказал барон с иронией.
В этот момент со стороны моря прозвучали два пушечных выстрела, глухо отозвавшиеся в башне.
«Сирена» входила в маленькую бухту, приветствуя замок.