Ужин был печальным. Оба они были озабочены и в мыслях все время возвращались к Кулькелуби, который вступил в их и без того опасную игру, и они боялись его больше, чем самого бея и всех берберов, вместе взятых.
На следующий день их тревога возросла еще больше. Христианин, переодетый арабом, принес ужасные вести, которые мы уже знаем: захват барона янычарами в замке мавританской принцессы, допрос, его признания, вырванные у него в бреду, вызванном пыткой каплями воды, и его заключение вместе с Железной Башкой в тюрьму Зиди-Хассам.
— Большей беды не могло случиться, — сказал Нормандец, когда они с мирабом остались одни. — Я начинаю сомневаться в благополучном исходе нашего предприятия, синьор, я в глубоком отчаянии.
— Ты не прав, — ответил бывший тамплиер. — Тюрьма Зиди-Хассам — это не Касба. Раз Кулькелуби пощадил барона, а я на это и не надеялся, я не сомневаюсь, что смогу организовать его побег. Он будет не первым.
— Янычары будут охранять его особо бдительно. Я удивляюсь, почему командующий флотом, известный своей жестокостью к христианам, не посадил бедного юношу на кол сразу.
— Меня это тоже удивляет, — сказал мираб. — Ни к одному из христиан, захваченных в Алжире, эта пантера не проявила милосердия, все они умерли в страшных мучениях. За всем этим стоит принцесса. Кулькелуби не осмелился убить человека, который находится под покровительством семьи Бен-Абад.
— А принцесса не попытается освободить его из тюрьмы? — спросил Нормандец.
— Я как раз задавал себе этот вопрос и даже…
— Что, синьор?
— Я подумываю совершить отчаянный поступок.
— Какой?
— Я хочу отправиться к Амине.
— Вы себя скомпрометируете. Глава дервишей занимается освобождением христианина! Подумайте хорошенько, синьор!
— А я говорю тебе, что пойду к ней, — сказал мираб решительно. — Великодушие Кулькелуби пугает меня.
— Почему?
— Я боюсь, что он сохранил жизнь барону и каталонцу, чтобы вырвать у них другие признания, которые будут стоить жизни и мне, и твоим людям. Он поклялся уничтожить фрегатаров, которые каждый год похищают большое количество рабов, и я убежден, что он сделает все возможное, чтобы узнать, кто помогал барону. Если вчера он по воле Провидения не смог получить то, что хотел, у него это может получиться в другой день. О, я знаю, насколько хитер и жесток этот человек. Если мы не поторопимся и не вырвем у него из рук этих пленников, никто из нас не может быть уверен, что увидит рассвет или закат следующего дня.
— Вы пугаете меня, синьор! — воскликнул Нормандец.
— Ты же понимаешь, что мы должны действовать. Если мне удастся заручиться поддержкой принцессы, Кулькелуби в конце концов проиграет. Семья Бен-Абад очень влиятельна.
— А Зулейк?
— Будем держаться от него подальше. В наших интересах, чтобы он ничего не узнал. Он не станет помогать нам спасать барона, потому что тот для него опасный соперник. Не будем же терять времени.
— Вы все-таки решили идти.
— Да. Другого выхода нет.
— Подумайте, что вы собираетесь сделать, синьор.
— Я уже подумал.
— Я могу вам помочь?
— Ты отправишься к тюрьме. Кто знает, может, тебе удастся узнать что-нибудь о бароне. Однако избегай оживленных улиц и переоденься. Одежды здесь достаточно.
— Не хотите ли взять моего мула?
— Я так и сделаю, — ответил мираб. — Увидимся вечером здесь или у ренегата.
Нормандец помог ему сесть на мула, и старик отправился в путь по дороге, спускавшейся к городу.
Он жил в Алжире много лет и знал все дворцы, принадлежавшие мавританской знати. Знал он и дворец Амины, один из самых великолепных и огромных, соперничавший в роскоши с дворцами командующего флотом и самых могущественных пашей.
Он проехал по тихим боковым улочкам, чтобы его не заметили, и к одиннадцати часам утра был уже во дворе дворца Бен-Абадов. Стража приветствовала его почтительно, а рабы-мусульмане сбежались со всех сторон, чтобы посмотреть на него.
Его почетный пост главы дервишей, который позволял ему являться всюду, даже в Касбе, внушал уважение всем, даже свирепым янычарам Кулькелуби.
— Предупредите госпожу о моем прибытии, — сказал он слугам, сойдя с мула.
Мажордом дворца пришел в сопровождении слуг, которые несли подносы с шербетом, кофе, всякими сладостями и чашами, наполненными душистой водой.
Мираб пригубил чашечку мокко, а потом пошел за мажордомом по великолепной мраморной лестнице, предназначенной для почетных гостей. Его проводили в прекрасный кабинет, где диваны, ковры, мебель, занавески и обивка стен были розового цвета и блистали серебром.
Над золоченой курильницей медленно поднимался дым от горевшего в ней порошка алоэ. Вокруг распространялся изысканный аромат, столь приятный для жителей Северной Африки.
Амина уже ждала его там, полулежа на диване. На ней было некое подобие халата, тоже розового, с широкими рукавами, расшитого золотом. Она лежала, исполненная неги, в такой соблазнительной позе, какую умеют принимать только женщины арабских стран и мавританки.
Она была прекрасна, как всегда, однако легкий изгиб губ и едва заметная морщинка на лбу выдавали ее волнение.