Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа

— Бог велик, — сказала она потом, немного успокоившись. — Это была Его воля.

Она резко вырвала свою руку из руки барона и вернулась во дворец.

Глаза ее наполнились слезами.

Носилки по сигналу Микеле, который поспешил закончить эту слишком печальную для всех сцену, тронулись в путь, впереди ехали два кабила, а сзади негр.

Барон возлежал на роскошных шелковых подушках. Он был еще слишком взволнован разговором с прекрасной мавританкой и думал, что это, может быть, их последняя встреча.

Горячее солнце предвещало знойный день, оно изливало потоки огня на белую пыльную дорогу, которая извивалась среди возделанных полей просо и шафрана. Нигде не было ни клочка тени.

Вдали показались палатки. Это было какое-то поселение. В полях не было ни крестьян, ни рабов.

Отряд двигался медленно, поскольку мулы не могли идти быстрее: им мешали носилки. Кроме нашего отряда, на дороге никого не было.

В полдень они остановились в тени нескольких фиговых деревьев, росших на краю поля, чтобы дать отдохнуть животным и позавтракать.

Люди были так озабочены, что едва обменялись парой слов.

Только часам к четырем с холма они различили высокие минареты Алжира, которые четко вырисовывались на фоне чистого голубого неба, залитого ослепительным светом.

— Мужайтесь, синьор, — сказал Нормандец, ехавший рядом с носилками. — Не говорите ни слова, предоставьте мне все разговоры со стражей. Поскольку речь идет о женщине, более того, очень знатной даме, они не осмелятся слишком внимательно вас разглядывать. Да и потом, никто не сможет вас узнать.

Они спустились с холма и направились к городу по широкой дороге, вдоль которой росли высокие пальмы. Дорога эта вела к западным воротам.

Негр открыл огромный зонт из красного шелка, что само по себе указывало, что в носилках находится очень важная персона.

Как и предвидел Нормандец, ворота охранял многочисленный отряд солдат с офицером во главе. Каждый араб, раб или мавр, который входил или выходил из города, подвергался тщательному досмотру и допросу.

Охрана была выставлена в надежде схватить барона, которого, вероятно, считали настоящим убийцей главнокомандующего флотом.

Фрегатар, обменявшись взглядом с синьором ди Сант-Эльмо, выехал вперед, гордо подбоченясь и напуская на себя раздраженный вид, как и подобает мажордому княжеской семьи в Марокко.

Офицер стражи, заметив носилки и шелковый зонт, почтительно приблизился в сопровождении четырех солдат, сделав знак Нормандцу остановиться.

Нормандец, вместо того чтобы подчиниться, громко закричал:

— Дорогу дочери правителя Удида, принцессе Дзаморе Айн Фаибе эль Гарбхи.

— Простите, но у меня приказ подвергать досмотру всех, кто въезжает в Алжир. Это приказ бея.

— И принцесс? Я пожалуюсь султану Марокко, господин, на то, как принимают его подданных в Алжире.

— Это приказ.

— Тогда сами скажите принцессе, чтобы она сняла вуаль, если осмелитесь.

— Мне достаточно будет убедиться, что в носилках действительно находится женщина.

— Смотрите сами.

Офицер приблизился к окошку и посмотрел на барона, который немного приспустил вуаль, так что виден был только лоб.

Носилки миновали ворота и вошли в город.

— Проезжайте, — сказал офицер, делая солдатам знак отойти в сторону. — И да пребудете вы в добром здравии!

Носилки миновали ворота и вошли в город. Нормандец ехал впереди, кабилы по бокам, а негр сзади.

— Вот мы их и провели, — пробормотал фрегатар, вздохнув с облегчением. — Ждите теперь барона ди Сант-Эльмо.

Чтобы не возбудить подозрений и опасаясь, что за ними следят, они спустились к порту, где легко было затеряться в толпе моряков, солдат и купцов.

Ужасное зрелище ожидало их у пирса, ведущего к рейду. Оно заставило содрогнуться и Нормандца, и барона.

Это были пять белых рабов, посаженные на кол, которые еще бились в последней агонии, продлившейся очень долго. Чтобы усилить их мучения, палачи с дьявольской изобретательностью намазали их медом, и мухи и осы сделали их муки совершенно невыносимыми.

Насекомые роились вокруг несчастных, у которых не было сил, чтобы поднять руки, уже охваченные смертным холодом.

Табличка, прибитая у ног одного из них, гласила: «Они посажены на кол как убийцы главнокомандующего флотом Кулькелуби».

— Негодяи! — едва слышно сказал Нормандец, смертельно побледнев. — Недаром вас, проклятые мусульмане, называют пантерами Алжира.

Он подстегнул мулов, криками разгоняя толпу и извергая ругательства по адресу убийц Кулькелуби, и поторопился убраться подальше от этой ужасной картины, которая вызывала в нем дрожь и тошноту.

Они добрались до площади балистана, рынка рабов, и направились к верхней части города, к Касбе, в окрестностях которой, как мы знаем, находилось полуразвалившееся жилище ренегата.

Туда они добрались на закате. Нормандец, прежде чем войти, осмотрел округу и прошел назад по улице, чтобы удостовериться, что за ними не было слежки. Потом он вошел во двор, поскольку дверь была открыта.

Ренегат, как обычно, полулежал на куче старых ковров и любовался большой бутылью вина, уже наполовину пустой.