Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа

— Видишь, солнце садится? — прогнусавила старуха. — Когда оно опустится за горизонт, на охоту выйдут хищники.

— Дай мне ятаган, и сама убедишься, побоюсь ли я или нет покинуть ночью дом.

— Цыц! Будь паинькой, Севильская голубка, и дождись возвращения сокола.

— Какого еще сокола?

— Скоро сама все поймешь.

В голову Заморы закрались страшные подозрения.

— Твой сокол — это Янко, да? Подлец, предавший моих друзей!

— Янко? Не знаю я никакого Янко.

— Лжешь!

— А ты, оказывается, злючка, Севильская голубка. Ну это не беда, я все равно люблю тебя, как дочь, ведь мы с тобой одного роду-племени.

— Докажи, что любишь. Развяжи мне руки.

— Чтобы ты удрала? Не-ет, голубка моя сизокрылая, старая Сиза-баба еще из ума не выжила.

— Значит, не развяжешь?

— Развяжу, но не сейчас.

— Не желаешь, чтобы я повидалась с друзьями прежде, чем их казнят?

— Да их уже и в живых, поди, нет. К тому же ты все равно не знаешь, куда отвез их шейх.

— Я умею читать следы. Ведь мы, цыгане, не можем заплутать.

— Я ж тебе наотрез не отказываю. Однако этой ночью ты останешься здесь. Сокол вернется только к утру, а то и к вечеру, хотя ему дали лучшего скакуна.

— Проклятая ведьма! Ты говоришь о Янко, которого севильский барон отрядил помешать мне найти талисман первого цыганского короля!

— Янко? Какой такой Янко? Что за талисман? Ничего не понимаю.

Сумерки быстро сгущались. Сиза-баба зажгла медную лампу, заправленную кунжутным маслом, и добавила:

— Ни о чем таком я не знаю. Приляг на ангареб. Видишь, какие мягкие шкуры? Уверяю, ни одной блохи там нет. Я своими руками изготовляю порошок против насекомых, который продаю марокканцам. Ты, верно, голодна? Я приготовлю ужин. Как раз сегодня мне преподнесли великолепные бараньи ребрышки.

— Ешь их сама вместе со своим соколом.

— Увы, его возвращения баранина не дождется, — невозмутимо ответила старуха. — Здесь так жарко, что мясо нужно съесть в течение нескольких часов. Ложись, отдыхай и веди себя хорошо. Пока не станешь паинькой, веревки не сниму.

— Отпусти меня! — Девушка угрожающе подступила к заклинательнице ветров.

— А то что, голубка? — Сиза-баба недрогнувшей рукой сдернула с гвоздя ятаган. — Крылышки у тебя связаны, а я вооружена. Иди-ка лучше спать, чтобы цыганская кровь не пролилась на могилу магометанского святого, покоящегося под нашими ногами.

— Ты посмеешь меня убить?

— В стране, где и мужчины и женщины издавна сражаются со своим извечным врагом, Испанией, очень быстро учишься жестокости. Человеческая жизнь здесь ценится дешево. Так что берегись, Севильская голубка! А теперь оставь меня и дай спокойно приготовить ужин.

Повесив ятаган обратно на стену рядом с другим таким же, старуха вытащила из мешка сверток и вышла из куббы, поскольку очаг находился снаружи.

Девушка проводила ведьму горящими глазами, затем в отчаянии повалилась на ангареб и зарыдала. С ее губ сорвалось имя Карминильо. Несчастная билась и металась, пытаясь разорвать путы. Будь она свободна, ведьме бы ее не остановить. Схватила бы ятаган — и конец старой перечнице.

Минут десять она безуспешно напрягала силы. Грубые веревки из верблюжьей шерсти только глубже, до крови, впивались в кожу, однако Замора не чувствовала боли. Вдруг она вскрикнула. Сиза-баба оторвалась от примитивного очага, на котором жарила бараньи ребрышки, и спросила:

— Ну? Чего раскричалась, голубка сизокрылая?

— Ничего.

— Тогда зачем меня пугаешь? Тихо, красотка. Сейчас мы с тобой поужинаем, как добрые подруги. Или даже как матушка и любимая дочь. Потом славно отдохнем. Здесь нам никакие львы не страшны.

— Так ты меня развяжешь?

— Нет, конечно. Я сама тебя покормлю.

— Каналья!

— Ишь бесовка! Мне, похоже, тебя не приструнить. Ладно, скоро вернется сокол, и тогда посмотрим, кто кого.

Сказав так, старуха вернулась к очагу и принялась переворачивать баранину, лежавшую на древней, тяжелой железной решетке.

А дело было в том, что Замора, почувствовав, как ослабла петля на правом запястье, вскрикнула от радости, чем едва себя не выдала.

— Надеюсь, у меня все получится, — бормотала она. — Пусть только карга попробует встать на моем пути. Сразу получит ятаганом по башке.

Не обращая внимания на боль, цыганка принялась выкручивать запястья, пытаясь снять путы. Поняв, что времени на это уйдет немало и ее могут застать врасплох, она остановилась.

— Лучше займусь этим, когда ведьма уснет, — решила девушка. — Еще до зари я покину проклятую куббу.

Тут вернулась Сиза-баба с помятым оловянным блюдом ароматных бараньих ребрышек:

— Вот ужин, от которого не отказался бы даже святой, что покоится под этой куббой, будь у него, конечно, зубы. Ну, голубка моя сизокрылая, пожалуй к столу.

— Развяжи меня.

— Я уже несколько раз тебе повторила, что не развяжу, и хватит об этом. Да и не потребуются тебе руки. Я тебя буду кормить.

— Еще чего!

— Хочешь помереть с голоду?

— Жри сама свою баранину, старая грымза.