Разбуди меня к августу

– А ты похудел, – наконец-то заявила она. – Черные круги под глазами. Не хочу тебя расстраивать, но ты уже не тот красавчик, которого я помню. Плохо спишь или кушаешь, Майчонок?

Зачем же она пришла? Издеваться? Как-то мелко. На самом деле, она сюда могла явиться из жалости: если я еще не до конца спятил, то ее появление помогло бы моему мозгу выкарабкаться из пропасти. Но в ее виде не было сочувствия и сострадания. Да и кто я такой для нее, чтобы вызывать такие эмоции? Я ее слишком давно не видел – и сейчас она в моих глазах не выглядела такой привлекательной, какой я ее запомнил. Вполне обычная. Хоть и такая же живая. После беспросветной больничной серости ее лицо выглядит словно подсвеченным.

– Кто ты ей? – я решил спрашивать сразу в лоб, не изображая из себя шизика, которым никогда себя до конца не чувствовал. Мне и ответы уже не нужны, но раз пришла – грех не спросить. – Сестра, подруга, кто?

– Никто, – звонко ответила она. – Правда, Май, я ей никто. Я даже не была с ней знакома до той ночи. Ты, конечно, не помнишь – я стояла на другой стороне улицы. Именно я вызвала скорую и запомнила номер машины того ублюдка, который переехал девчонку и попер преспокойно жить дальше.

– А-а, – протянул я и откинул голову на спинку дивана, – то есть я – ее убийца, а ты – ее спасительница. Сразу стало яснее. Как тебя зовут-то?

– Ты серьезно? Нет, ты на полном серьезе сейчас думаешь, что мы будем с тобой знакомиться? Ой, а может, встречаться начнем? Поженимся в мае, нарожаем кучу детишек, будем неразлучны как сиамские близнецы. Нравится план?

Я скосил на нее взгляд. В ней слишком много естественности, до сих пор много.

– Нет, я просто не знаю, как к тебе обращаться. А ты зачем-то продолжаешь звать меня Маем.

– Ну а ты зови Октябриной. Тебе же так будет больнее?

Посмотрел на угол под потолком. Нормальная больница и нормальный потолок.

– Уже нет, – ответил я. И после паузы решил все-таки высказать то, о чем сам нередко думал. У меня просто до сегодняшнего дня не было достойного слушателя: – Намерение тоже важно, Октябрина. Хоть ты и говорила, что намерение не имеет значения, а только результат, но на самом деле в нем вся суть. Я не хотел, чтобы это произошло, не хотел оказаться там в главной роли, не хотел никому причинять вреда.

– Видимо, я пришла сюда слишком рано, раз ты продолжаешь себя оправдывать. И чем ей помогло отсутствие у тебя злого умысла? Ее родным? Всем, кто ее любил?

– Ничем, – признал я монотонно. – И я себя не оправдываю. Я здесь, потому что перестал себя оправдывать. Ты все сделала отлично: сломала мне жизнь, навсегда отучила доверять людям. Что еще я могу для тебя сделать, Октябрина?

– Послушать, ведь это славная история! Послушать и до конца осознать, что вся твоя семейка – это гнилая опухоль. На твоем месте мог бы оказаться кто угодно, но никто, кроме тебя, не ушел бы так запросто от наказания. Чувствуешь разницу? Ведь я передала полиции номер, марку и цвет машины. Они улыбались, переглядывались и ждали, когда я наконец-то уйду и дам им возможность заниматься «настоящими преступлениями». А ведь я видела ту девочку, ее мозги на асфальте, ее задранную юбку, протертую до крови, и не могла понять, как легко люди поставили на ней крест. Не могла поверить, что всем настолько на нее плевать. Но я ушла. А что я еще могла сделать?

– Но ты сделала, – я немного заинтересовался.

– Да. Потому что через некоторое время увидела на стоянке ту самую машину. Налетела на водителя, но поверила, когда он сказал, что купил тачку недавно в десять раз меньше рыночной цены. Радовался как дурак, пока я не сообщила ему историю этой тачки. От него я и услышала твою фамилию. О, Майские! Большие люди оказались, до сих пор трепещу! То есть я, не потратив даже рубля и не имея никаких связей, раскрыла совершенно случайно страшное преступление, над которым полиция до сих пор ломает голову! Может, я просто какой-нибудь чертов гений? Или нет?

Я смотрел на нее и не мог понять, почему такое живое и прекрасное существо тратит на меня свое время.

– Я понимаю, что больше всего тебя взбесила безнаказанность. Но вряд ли тебе нужны мои извинения.

– Не нужны, Май, совершенно не нужны. Но после этого я захотела на тебя хотя бы посмотреть. И что же я увидела? Да один твой вид подсказывал, что тебя к петле нужно лишь слегка подтолкнуть – туда тебе и дорога. Но потом поняла, что все не так просто. Я понравилась тебе – и это было тошнотворное зрелище. Ну повесишься ты – и что? А как же страдать хотя бы вполовину того, как страдала Октябрина?

– Не понравилась, – поправил я. – Я влюбился, как ни в кого раньше не влюблялся. И ты в этом вопросе не мешала.

Она засмеялась – я почти забыл этот звук:

– Ну конечно, ты влюбился! Это же так банально, зови своего психиатра – он тебе на двух пальцах объяснит, почему ты в меня влюбился.

– Ты объясни. Уверен, с тобой мне больше поговорить не удастся, в отличие от психиатра.