Разбуди меня к августу

– Пап, я схожу с ума. То есть уже. Мне нужен специалист, я серьезно. Это шизофрения, если не начать верить в призраков.

– Не городи чушь, Саш. Шизофреники последними узнают о своей болезни!

Но я достиг почти абсолютной гармонии:

– Пап, мне нужна твоя помощь. Даже больше, чем тогда, – говорил спокойно и рассудительно. – У меня галлюцинации. На протяжении последних нескольких недель. Нет, я ничего не принимал. И да, я уверен. Кстати говоря, Октябрина сегодня утром умерла, ни разу не придя в сознание. И именно с ней я так хотел тебя познакомить, потому что встречался с ней. Звучит весомее?

И он меня услышал, хотя почему-то отреагировал не так, как я ожидал:

– Это не телефонный разговор, – голос его сжался, как если бы ему голосовые связки передавило. – Успокойся, пожалуйста. Ты у себя? Я сейчас приеду. Ничего не делай, никому не звони. Тебе надо взять себя в руки и не натворить глупостей. Специалист тебе поможет, только если ему рассказать все. Я найду такого, обещаю. Человека, которому мы сможем доверять на сто процентов. Но ты пойми, на это уйдет некоторое время – возможно, недели. Тебе нельзя об этом никому рассказывать!

– Потому что ты меня очень любишь? – мне почему-то захотелось рассмеяться.

– Именно. Я сейчас приеду.

– Я не дома… – сказал и вскочил на ноги, тяжело задышав: – Хотя подожди! Я ведь про гимназию не подумал!

– Сашка, ты о чем? Можешь выпить пока успокоительное?

– Гимназия! – я говорил не ему, а самому себе. – Она разговаривала с подростками, но их я не найду. Почему это совсем вылетело у меня из головы?! Мы отвлекли их на фронтальную камеру, но задние-то продолжали писать! Там должны быть задние камеры, иначе какого хера обучение столько стоит?

На месте я оказался через двадцать минут бега – и к тому времени почти задыхался.

– Это я, я разрисовал стену! – заорал на молодого охранника. – Ведь стена была разрисована, правда?

– Была, – мне ответил другой, который с тревожным видом вышел на шум из подсобки. – И мы знаем, что это вы, господин Майский. Посмотрели по записи с задней камеры, как вы лезли через забор. Сказали директору, она никуда не сообщала – а зачем? Что вам будет?

И верно. Таким, как я, никогда ничего не бывает. Я – супермен с суперспособностью избегать последствий своих действий. Меня ведь папа очень любит.

– Я оплачу ущерб, – пообещал с полным основанием. – Я приехал сейчас, чтобы извиниться перед администрацией и оплатить ущерб. Вы ведь еще не удалили запись? Можно посмотреть?

– Для чего? – заинтересовался молодой.

– Да включи ему, – решил старший. – Какая к хренам разница? Все равно тут делать нечего. Но ваши художества в кадр не попали, обзор захватывает только часть ограды.

Искали они долго. Я места себе не находил все это время и несколько раз порывался спросить – ведь они запись уже видели! То есть они могут сказать, один я там был или с девушкой. Мне несказанно повезло, раз я нарвался как раз на ту же смену, и они уже знают верный ответ. Но я с трудом сдерживался, ведь ответ может быть вовсе не тем, на который я надеюсь. Отец в последний раз дал понять, что о своей болезни лучше не голосить. Пока он не найдет надежного специалиста, который меня не сдаст.

В итоге ко мне все-таки повернули монитор – и как раз на нужном моменте. Там, на черно-белом экране смешно барахталась Октябрина, застрявшая между острыми пиками. Кажется, я даже разглядел, как она порвала платье.

– Вот! – я заорал так страшно, что мужчины дернулись и вскочили на ноги. Не обращая больше на них внимания, я перепрыгнул через стойку и ударил в экран. – Вот! Ты ее видишь?! Если ты ее видишь, то как она могла быть здесь две недели назад, если ни разу не вышла из комы?!

– Эй, псих, ну-ка остынь! – меня перехватил старший. – Вань, жми кнопку!

– Это она, она! Вы ведь видите ее?! – Я случайно треснул по монитору, и тот полетел на пол. – Скажите, что не я один ее вижу! Ты! – я вцепился в грудки охраннику. – Скажи, что видишь девушку! Невозможно, чтобы только я ее видел!

Я успел только один раз его тряхнуть, после чего сбоку прилетел удар в голову. Сознание не пропало, меня скрутили и прижали лицом к полу. Оглушительные крики, грохот и жуткая боль, но я продолжал орать вопросы, на которые больше никто не отвечал. Подбегали люди, все больше и больше людей, которые с ужасом смотрели и отпрыгивали от меня. Я слышал свое имя, фамилию, меня будто даже жалели, а не ругали. Я не уловил ни единого смешка, хотя должен был выглядеть очень смешно – смешнее, чем когда-либо раньше. Директриса вопила, чтобы разошлись, не приближались, чтобы не блокировали двери, когда приедет скорая. И никто не отвечал на мои вопросы. Неужели никто из них не видит девушку на случайно разбившемся мониторе? От ярости я уже почти визжал, хрипел и выплевывал слюну, боясь ею подавиться. Но охранники лишь следили за тем, чтобы я не вырвался. Или окончательно выдохся от собственной же истерии.