Поузи была потрясена, и пока она сидела все утро у постели отца, ужас ее нарастал. Она думала, что их легкое согласие с приговором доктора, с решением на днях вытащить вилку из розетки и отключить жизнеобеспечение, превращала это бдение у больничной кровати в акт неверия, лицемерный ход. Сидя здесь, она надеялась, что ему станет лучше, но одновременно строила планы в отношении того, что произойдет после его смерти, вместо того чтобы активно добиваться его излечения. Она постаралась снова настроить свои мысли на его возможное выздоровление. Эти эмоции, в свою очередь, вступили в противоборство с ее настоящим мстительным чувством: что он, глупец, сам навлек на себя беду, заведя девочку-жену, да и всех этих птичек, что были у него до нее, и принеся им всем, особенно ее матери, столько проблем.
За время этого изнурительного дежурства Поузи несколько раз позволяла себе помечтать о большом наследстве. Она знала, что отец не так уж богат, все это только мечты. Получив большое наследство, она могла бы бросить магазин лифчиков и трусиков и открыть что-нибудь свое, скажем, что-то вроде магазина платков, или заняться исследовательской работой для Би-би-си — за это ничего не платят, но можно познакомиться со многими людьми, и к чему-нибудь это да приведет. Или не делать ничего, а купить дом и устроиться там со всеми удобствами. Конечно, она понимала, что та доля наследства, которую она могла бы получить от отца, в любом случае не обеспечит ей независимый доход, но она могла бы разумно вложить деньги…
Наконец она вернулась в отель. Напоследок доктор Ламм еще раз попытался ее убедить.
— Вашего отца перевозить бесполезно, — говорил он со своей галльской уверенностью, — это неправильно, и это невозможно.
День выдался снежным и пасмурным, и многие лыжники вернулись или так и не выезжали, все они собрались в отеле на ланч. Когда столы были накрыты, вернулся из Сен-Гона Руперт и присоединился к Поузи и господину Осуорси. Поузи указала на то, что поблизости от них сидят Кип и Гарри вместе с американской наследницей — Поузи слышала, что так говорили об Эми в баре. Осуорси повернулся — до этого он изучал Кипа и Гарри, — чтобы поприветствовать Руперта. Он был рад видеть Руперта, мужчину из семьи Веннов и ответственного человека.
— Думаю, я должен говорить откровенно, Руперт. — Я очень удивился, когда услышал о том, что вы здесь делали. Все это выглядит противозаконно. Вы бы не хотели, чтобы дело выглядело так, как будто вы заботитесь только о себе?
— Полагаю, что нет, — сказал Руперт, — однако, по-видимому, здесь так всегда поступают.
— Очень важно не впутываться ни во что подобное. Думаю, вы должны знать, что, если ваш отец умрет, вы много не получите. Но что-нибудь, конечно, вам достанется. И вам тоже, Поузи. Основная часть его состояния, вполне естественно, отходит его жене. В этом нет ничего странного.
— Мы об этом знали, или, во всяком случае, догадывались.
— Что вы на самом деле нашли в его сейфе?
— Многое из того, о чем нам говорили: несколько золотых монет, небольшое полотно с подписью Боннара, старые книги, немного драгоценностей. Нотариус все изъял, и мы закрыли это в сейфе в его офисе. Он выписал мне квитанцию. Не знаю, имеют ли эти предметы какую-нибудь ценность, но он, кажется, почувствовал облегчение, удостоверившись, что французская налоговая инспекция не наложит лапу на содержимое сейфа.
— Уверен, за утаивание ценностей от финансовых органов существует наказание. Насколько длинны руки у французской налоговой полиции, я не знаю, — сказал Осуорси, сопя, что показывало его презрение к аморальным местным порядкам, открыванию чужих сейфов и присвоению секретных средств. Он поднялся.
— Я пойду взглянуть на юного Гарри и представлюсь. Кажется, он за ним присматривает, старший мальчик, я хотел сказать. Он брат миссис Венн? А кто эти женщины? Ему может понадобиться помощь в уходе за ребенком, он такой маленький. Поузи, вы предложили свою помощь?
— Бог мой, нет, — сказала Поузи в спину господина Осуорси.
— По правде говоря, — сказал Руперт Поузи, — когда я увидел вещи отца, это поразило меня больше, чем вся ситуация до этого. Какое-то чувство сопричастности человеку — чувствуешь, что он сам выбирал эти вещи, заботился о них, любил эти старые книги, — я думаю, что он их любил. Во всяком случае, он их ценил, заплатил за них и отдал на хранение. У него были мысли и надежды — понимаешь, о чем я? И внезапно, посреди всех этих живых мыслей, он лежит, как овощ на грядке. Словно я прочитал его дневник или обшарил его одежду. Все это заставило меня еще больше надеяться, что он будет жить. Очень на это надеюсь и надеюсь, что он не очень на нас рассердится за то, что мы залезли в его сейф.
Подойдя к столу, господин Осуорси представился Эми и Кипу:
— Я адвокат Адриана Венна. Приехал прошлым вечером. Полагаю, это Гарри? Какой чудесный малыш! Я о нем много слышал от Адриана — зеница его ока, вы понимаете.
Кип начал было вежливо вставать, но дружеский толчок Осуорси заставил его опять опуститься на стул.