Раздел имущества

Осуорси подумал о том, захочет ли Поузи, при условии, если Руперт отдаст ей половину своих английских десяти тысяч фунтов, или даже всю эту сумму полностью, все-таки продать свою долю château, и пришел к выводу, что захочет. Десяти тысяч было недостаточно, чтобы обеспечить ее или изменить ее жизнь. Жаль. Если château продадут, Гарри и Керри лишатся дома, издательство придется закрывать или перевозить в другое место, а это предприятие чрезвычайно сложное, практически неподъемное. Если Руперту придется платить где-то в другом месте арендную плату, то он, вероятно, не сможет работать с выгодой, а если бы он остался на месте, то у него был бы шанс преуспеть. Все говорило в пользу того, чтобы сохранить château, каким бы допотопным он ни был, тогда как потеря замка означала крах для всех. Маленькая надежда была на то, что, может быть, у Керри будет достаточно денег в Англии, после того как будут выполнены все обязательства по завещанию, и она сможет выкупить доли Поузи и Виктуар. Но в общем он не надеялся, что ей хватит на это денег.

Глава 54

Эми уже неделю отзанималась в школе кулинарии, и этого оказалось достаточно, чтобы она пришла к выводу, что этим мастерством она сможет овладеть. У нее даже возникло предположение, что она, может быть, не лишена способностей кондитера и специалиста по приготовлению пюре: ее gougère[148] (первый урок) вышел очень вкусным, и velouté de chou-fleur[149] тоже. Эми получила представление о супах-пюре, о пюре из бобовых и о принципах приготовления rôtisserie[150], под которым подразумевалось не приготовление мяса на шампурах, как она всегда думала, а простое прожаривание, и вся хитрость состояла в установлении правильного температурного режима в духовом шкафу, в зависимости от качества мяса, что было вполне доступно для ее понимания. Может быть, все превосходство французской культуры объясняется аурой таинственности, искусно созданной вокруг нее, и поэтому вызывающей трепет, но не имеющей под собой ничего такого особенного? Эми уже на самом деле предвкушала, какой невообразимо искусной мастерицей она станет, когда закончится пятинедельный курс обучения, и как удивятся этому ее родители и друзья.

С французским языком положение было иное. Тут она чувствовала себя отстающей, хотя учительница и уверяла ее, что она успевает лучше, чем многие другие американцы, и что ее успехи значительно больше, чем у китайцев или японцев, которые, по-видимому, или совсем не могли освоить этот язык, или, понимая его принципы, не могли добиться правильного произношения. По крайней мере, отчетливый американский акцент Эми не мешает ее понимать. Французская учительница, мадемуазель Годрион, не понимала, что Эми эти слова очень больно ранили, не говоря уже о том, что они оскорбляли ее азиатских друзей. Эми хотела говорить, как настоящая француженка, а не как американка; она хотела, чтобы ее не отличали от тех, для кого французский язык — родной; она мечтала овладеть самой сердцевиной культурных начал, которые можно было получить только с языком, но которые, увы, все еще оставались для нее скрытыми во мраке.

И теперь мало-помалу Эми начала понимать, что ничего этого ей не добиться. Она всегда будет говорить, как американка. Даже не говоря о произношении, грамматика тоже поддавалась ей с трудом, и было все еще совершенно невозможно разговаривать в магазинах или на публике, а ведь она была жизнерадостным и общительным человеком, и знала это. Они с мадемуазель Годрион добились больших успехов (Bonjour, mademoiselle. Comment-attez vous?[151]). Навыки чтения отрабатывались с помощью обязательного ежедневного изучения «Фигаро» и «Парископ», но Эми не могла избавиться от ощущения, что прилагаемые усилия, вероятно, не оправдывают себя, потому что впереди нет никаких открытий, а если и есть, то она к ним просто не готова.

Робин Крамли и Поузи Венн провели весь день в постели в маленьком отеле на улице де Лилль. Поузи учила Роберта некоторым штучкам, которым недавно научилась сама; вообще-то, научилась она им у Эмиля, но Роберту об этом она не рассказывала. Какая неожиданность, что Роберт оказался не голубым, хотя он и умалчивал о подробностях своего предшествующего опыта. Поузи сидела на нем верхом, обнаженная, — у него было мечтательно-восхищенное выражение лица и довольно стойкая эрекция. Поузи на самом деле читала некоторые его стихи, написанные еще до того, как они познакомились, и теперь в ее памяти всплывали наиболее красивые строки.