Разделенные

– В честь пастора Дэниела Гаррити! – восклицает всезнайка. – Того самого, что погиб две недели назад! – Мальчишка горд своими познаниями и не замечает, какую боль причиняет Льву. – Как твое ухо, кстати?

– Лучше.

Кавено, до сих пор стоявший в стороне, выступает вперед, собирает детишек и выводит из зала.

– Хватит, пока довольно, – говорит он. – Вы все пообщаетесь со Львом во время личных аудиенций.

– Аудиенций? – усмехается Лев. – Что я, по-вашему, папа римский?

Но никто и не думает смеяться. И тут Лев понимает, что их с пастором Дэном шутка стала реальностью.

Все эти дети – фанаты Левия. Левиафаны.

Шестьдесят четыре. Именно столько ребят, когда-то уготованных в жертву, укрыли здесь, в замке Кавено. Это возрождает во Льве надежду, умершую, когда приняли параграф № 17, который как нельзя лучше соответствует определению «шаг вперед, два назад».

– Постепенно мы выправим каждому из них новые документы и устроим в хорошую семью, которая будет хранить их тайну, – рассказывает Льву Кавено. – Мы называем это Программой целостного перебазирования.

Кавено показывает Льву восстановленное крыло замка. Повсюду на стенах висят фотографии и вырезки из газет с новостями о Льве. Транспарант в одном из коридоров призывает: «Живи, как Лев!» Душевный подъем, который мальчик ощущал до сих пор, вдруг уступает место страху. Да разве он оправдает ожидания этих детей? Никогда в жизни! Может, не стоит и пытаться?

– Вам не кажется, что это все… чересчур? – спрашивает он у Кавено.

– Мы быстро поняли, что, избавив этих детей от угрозы разборки, отняли у них смысл жизни, ту единственную вещь, в которую они непреложно верили. Пустоту надо было чем-то заполнить, хотя бы на время. Ты был самым естественным кандидатом на эту роль.

На стенах красуются цитаты, приписываемые Льву: «Нет ничего прекраснее жизни целиком» или «Твое целое будущее зависит от тебя». Лев согласен с этими утверждениями, вот только он никогда ничего подобного не говорил.

– Тебе наверняка странно оказаться в центре такого пристального внимания, – говорит Кавено. – Надеюсь, ты одобришь то, как мы использовали твой имидж, чтобы помочь бедным детям.

Лев считает, что он не вправе ни одобрять их действия, ни порицать, не говоря уже о том, чтобы судить, мудро они поступают или нет. Как можно осуждать яркость света, когда сам являешься его источником? Прожектор не видит теней, которые отбрасывает. Льву остается только плыть по течению и занять предназначенное ему место духовного вождя. Что ж, бывают вещи и похуже. Кое-что из них Лев испытал на себе и не сомневается: то, что ему предлагают сейчас, куда лучше.

Со второго дня в замке Лев начинает индивидуальные аудиенции с бывшими уготованными в жертву, по несколько в день, чтобы не слишком утомляться. Лев выслушивает истории ребят и пытается дать совет. Это очень похоже на то, чем они с пастором Дэном занимались по воскресеньям в тюрьме с подростками – «кандидатами на состояние распределенности». Разница лишь в том, что в замке Кавено каждое его слово воспринимают как божественное откровение. Скажи он «Небо не голубое, а розовое» – дети найдут в этом высказывании мистический смысл.

– Им требуется только одобрение, – говорит Льву Кавено. – А одобрение с твоей стороны – самый щедрый подарок, на который они могут надеяться.

К концу первой недели Лев приспосабливается к жизненному ритму замка. Прием пищи начинается лишь тогда, когда в обеденном зале появляется он, Лев. Обычно его просят вознести благодарение. По утрам он проводит аудиенции, а временем после обеда может распоряжаться по своему усмотрению. Штаб во главе с Кавено уговаривает его написать мемуары – мысль абсурдная, однако взрослые абсолютно серьезны. Спальня Льва – тоже полный абсурд. Королевская опочивальня, слишком большая для него, но с одним достоинством – в ней есть окно, не закрытое щитом. Невероятная спальня, невероятное амплуа, и из-за всей этой помпы он чувствует себя крошечным.

Что еще хуже, на каждом завтраке, обеде, ужине ему приходится смотреть на собственный портрет. На того Льва, каким он существует в воображении этих детей. Конечно, он в состоянии сыграть для них эту роль, вот только глаза на портрете, неотрывно следящие за ним, куда бы он ни пошел, полны обвинения. «Ты – это не я, – говорят глаза. – Ты никогда не был и никогда не будешь мной». Но на каминной полке под картиной не скудеют цветы и другие подношения, и до Льва, наконец, доходит, что это не просто картина. Это алтарь.

Через неделю после приезда Льва зовут встретить и поприветствовать новеньких, первую группу с момента его появления здесь. Ребята, доставленные на угнанном фургоне, ни о чем не ведают. Они знают только, что их похитили, предварительно усыпив. Кто их похитил, они не догадываются.

– Мы очень хотим, чтобы первым, кого они здесь увидят, когда прозреют, стал ты, – объясняет Льву Кавено.

– Зачем? Чтобы они по пятам за мной ходили?

Кавено раздосадованно вздыхает: