Разделенный человек

Когда я разложил вещи в комнате, Мэгги повела меня показать младшую дочь – Шейлу, которую только что уложили спать. Ей было тогда около трех лет. Она смотрела из кроватки живыми голубыми глазами из-под копны рыжих волос. В отличие от Колина девочка приветствовала меня открытой улыбкой. Она пришла в мир позже брата и не застала периода сложных отношений своего отца с ребенком.

Потом мы спустились в гостиную, чтобы вместе с Колином выпить чая, а когда и мальчик ушел спать, Мэгги принялась за шитье и стала рассказывать семейные новости. Виктор, по ее словам, был в целом в «менее пробужденном состоянии» (я заметил, что Мэгги не использовала клички «Чурбан», которой бодрствующий Виктор наделял своего двойника). Случались краткие периоды пробуждения настоящего Виктора. Для Мэгги они очень много значили, потому что настоящий Виктор проявлял к ней пылкую нежность. Сухо улыбнувшись, она заметила:

– Видишь ли, своего любимого Виктора я получаю на несколько дней в два-три месяца. Остальное время довольствуюсь ущербным двойником, который меня не любит, да и вообще не умеет любить. Ко мне он обычно относится с сентиментальным почтением. Прежде мне иногда от него доставалось, но он во многих отношениях не может без меня обойтись и порой (думается) начинает ощущать ко мне слабую симпатию. Хотя время от времени его бросает в неприязнь, и тогда… ну, жизнь сильно осложняется.

Настоящий Виктор, изредка пробуждаясь, обнаруживал, что в жизни его творится хаос. Чурбан не был одаренным учителем, которого помнили и которым восхищались студенты. Что касается знания предмета, он был сносен – помогли записи настоящего Виктора и собственный ум почтенного отличника. Но ему было далеко до Виктора в умении вдохновлять людей на познание и преодоление трудностей. И держался он неровно: то был болезненно дотошен, то невнимателен и разболтан. В результате посещаемость его курсов была далеко не так хороша, как прежде. В том классе, где верность старосты товарищам перевешивала требования морали, журнал посещаемости велся не слишком честно. Чурбан этому потворствовал, хотя подделка записей влекла серьезные обвинения в получении государственных денег под ложным предлогом. Пробудившийся Виктор оказывался в весьма неловком положении. Он вынужден был во многом противоречить Чурбану, в том числе и относительно подделок журнала. Все сочли, что он одобряет умеренное мошенничество, успевшее войти в обычай. Раз-другой Виктор поднимал шум, вызывая сильную обиду ошеломленных неожиданностью студентов.

Кода занятия вел настоящий Виктор, он подробно рассказывал о них Мэгги, чтобы та могла передать сведения Чурбану. Случалось, он даже писал письма своему двойнику, уведомляя его о шагах, предпринятых против мошенничества. Письма он с иронией, хотя вполне точно, адресовал «Капитану Дж. В. Кадогану-Смиту, Магистру наук и услуг». Забавляясь, он начинал их с обращения «Милый Кад[3]» и заканчивал: «Твоя лучшая половина, Вик. Смит». Впоследствии я узнал, что, когда Чурбан особенно мучил Мэгги, Виктор написал своему второму я гневно-уничижительное письмо, закончив его так: «Предупреждаю! Если ты не способен достойно обращаться с моей женой, как бы мне не пришлось пустить пулю в нашу общую голову!».

И другие дела Виктора пришли в беспорядок. Совершенно не удавалось продолжать те «духовные поиски», которые он считал своим важнейшим вкладом в жизнь общества. Эта работа оказалась невозможной по двум причинам: во-первых, хотя Чурбан с возрастающим интересом читал неоконченную книгу Виктора, он был совершенно не способен подняться до переживаний, которые ее вдохновили. Следовательно, Виктор продвигался в своих «духовных поисках» и их описании лишь в краткие периоды пробуждения. И еще кое-что препятствовало работе. Сам пробудившийся Виктор воспринимал все не так ясно, как требовалось. Чурбан не давал их общему телу и разуму необходимой тренировки, не сдерживал аппетита, а его внимание постоянно обращалось на доступные ему впечатления. Иной раз он делал серьезные попытки все исправить, но быстро отступался. Поэтому пробудившийся Виктор получал в наследство своего рода похмелье. Ни ум, ни тело не были гармонично настроены. Привести его в форму могли бы несколько месяцев спокойной жизни и постоянных медитаций, но такого времени ему никогда не выпадало. Работа, к которой больше всего лежала душа Виктора, оказалась невыполнимой.