Разделенный человек

– Помнишь, как мне пришлось взять тебя в шаферы? – Голос у него сорвался. Он как бы забыл, а потом вдруг вспомнил, что хотя Чурбан не видел меня со дня неудавшейся свадьбы, но с настоящим Виктором мы встречались в Лондоне и вели долгие разговоры.

Я тактично улыбнулся и не нашел, что сказать.

Виктор держал ужин на подносе, присев к огню. Он непрестанно сыпал словами, и я изредка вставлял несколько фраз. Смутно чувствовалось, что оба мы примериваемся к новым отношениям. Когда он доел и Мэгги встала убрать посуду, Виктор сказал:

– Ты, надо полагать, считаешь настоящим другого Виктора, а меня – только жалкой ущербной подделкой?

Мне всегда недоставало чувства такта, поэтому я заюлил, бормоча что-то. И не успел опомниться, как он продолжал:

– Ты ошибаешься. Другой я – блестящее, но безнадежно неуравновешенное и чудаковатое существо. Я лишен такой силы воображения, зато я уравновешен и мыслю здраво. На самом деле я – истинный синтез его и того паразита, каким был прежде.

Растерявшись, я только и мог, что ответить:

– Очень интересно.

Он посмотрел на меня острым взглядом и отметил:

– Мэгги с тобой говорила. Удивительная женщина, как бы она ни выглядела, бедняжка, но она совсем меня не понимает. Поскольку я не испытываю к ней сексуального влечения, она вообразила, что я не так чувствителен, как парень, за которого она выходила замуж. Беда в том, что она не может выбросить из головы секс. Вероятно, для непривлекательной женщины это неизбежно. Да и Мэгги не просто непривлекательна. При долгом с ней знакомстве обнаруживается пугающая животная или дьявольская сила, которой приходится опасаться. – Здесь, заметив мое протестующее движение, он поспешно добавил: – Впрочем, как я уже сказал, она действительно великолепна. Она очень предана мне. Если бы не она, я никогда не увидел бы ничего хорошего в моем втором я. Она оказалась прекрасным переговорщиком. Она помогла мне взглянуть на мир его глазами. С ее помощью я принялся за синтез нас обоих. Возьмем, к примеру, политику. Он – ярый коммунист, а я всегда был правоверным тори. Ну вот, с помощью Мэгги я сильно прогрессировал и пришел, думается, к более взвешенной точке зрения. Душой я либеральный социалист, но как практик вижу, что дорога к социализму лежит через просвещенный консерватизм. Мое второе я с его марксизмом слишком нетерпелив, чтоб принять эту позицию.

Я напомнил, что второй из них, строго говоря, не марксист, хотя он многое взял от Маркса. Виктор пропустил мои слова мимо ушей.

– Теперь все эти религиозные идеи. Конечно, по сути они здравы и очень важны, но мой блестящий братец (так я его зову) слишком уж заумен. То, что он пишет, так тонко, что до среднего человека не дойдет. Иной раз я задумываюсь, так ли это глубоко, как он воображает. Подозреваю, что это просто блестящее выражение его глубоко смятенного состояния духа. Впрочем, я много использую его работы. О да, я сумею сделать из них что-нибудь путное.

У меня дух перехватило от такой самоуверенности Чурбана. Однако в дальнейших разговорах с ним мне открылось, что все это была личина. Он хотел, чтобы я поверил в созданный им образ. Но сам в себя он не верил. Под этим покровительственным пренебрежением к настоящему Виктору я угадывал иное. Истина стала приоткрываться только под конец моего визита.

Я, конечно, с большим интересом наблюдал за взаимоотношениями Виктора и Мэгги. Обычно он обращался к ней с грубоватой галантностью, под которой угадывалась жестокая насмешка. Когда однажды Мэгги вышла в новом пальто и строгом платье, Виктор, оглядев ее, заметил:

– Очаровательно, милая, для ценителей твоего редкостного стиля красоты. – И, помолчав, добавил: – Однако те, кто не силах его оценить, сказали бы, что такой строгий фасон к лицу только ярким и привлекательным женщинам.

Так он скрытно выразил неприязнь к внешности Мэгги, а явно – как бы заявил, что способен ее оценить.

В другой раз он проявил враждебность более открыто. Ночью Шейле нездоровилось, и Мэгги вышла к завтраку в халате. Из-под него виднелась большая часть полной груди. Виктор сказал:

– Бога ради, не разоблачайся так. Не обязательно выставлять тело напоказ, даже если оно привлекательнее лица.

Мэгги плотно запахнула халат, побагровела и с силой возразила:

– Не будь смешным!

Я заявил, что она одета вполне прилично и не скрыл, что поражен замечанием Виктора. После неловкого молчания тот произнес другим тоном:

– Пожалуйста, Мэгги, прости меня. Должно быть, я нынче раздражителен или нервы разыгрались.

В тот вечер, когда Мэгги ушла в спальню, Виктор попросил меня задержаться и поговорить с ним. Он предлагал выпить, но я, зная о его слабости, отказался. Виктор достал бутылку виски и стал уговаривать, но я не поддался. Помявшись, он убрал бутылку и сел напротив меня у камина. Набив трубку, он заговорил тусклым голосом:

– Я много гадостей наговорил с твоего приезда.

Я неловко возразил, однако он продолжал:

– Весь этот треп, мол, я – синтез двух Викторов, просто чушь. Хотел бы я, чтобы это было так, но нет.

Раскурив трубку, он мрачно уставился в огонь.