Разделенный человек

– После этого, – заключила Мэгги, – я стала запираться на ночь.

Виктор повернулся ко мне:

– Понимаешь, почему мне неспокойно?

Но Мэгги уверяла, что все это – древняя история и что второй Виктор больше никогда ничего такого не сделает.

– А когда-нибудь, – добавила она, – он полюбит меня как следует.

На мое предположение, что когда-нибудь настоящий Виктор утвердится в нем навсегда, оба с грустью покачали головами.

Мэгги сказала:

– Самое большее, на что мы надеемся – что его визиты не станут реже и короче и не прекратятся в конце концов навсегда.

– Но это хрупкая надежда, – добавил Виктор. – Мы в последние несколько лет ведем график, и, экстраполируя кривую посещений, можно предсказать, что я совсем исчезну к сорок восьмому или пятидесятому году. Если бы не помощь Мэгги, я бы давно пропал.

Я плохо представлял, чем Мэгги помогает бодрствующему Виктору, и попросил ее объяснить.

Ответил мне Виктор:

– Просто Мэгги есть Мэгги, и она любит меня.

– Да, – согласилась Мэгги, – главным образом тем, что люблю. Но и тем, что можно назвать телепатической поддержкой или (точнее) индукцией, для поддержания его духа, общей духовной почвы, которая питает корни каждого.

Я от подобных разговоров становлюсь циничным скептиком, однако передаю их со всей возможной точностью.

– Она предпочитает такое определение, – заметил Виктор, – хотя этого не выразишь словами. С тем же успехом можно назвать это молитвой и оставить без объяснений.

В самом деле, положение, в котором оказались эти двое, было необычно и мучительно. Виктор примирился с тем, что периоды просветления со временем совсем прекратятся и что он никогда не сможет наилучшим способом справляться с избранной им работой. Естественно, его очень тревожило, что Чурбан представит миру изувеченную версию его труда. Он отчасти надеялся, что вместе с Мэгги они приведут второго к большему смирению и большей искренности. Но пока прогресс был невелик. И все же, несмотря на мрачное будущее, Виктор, казалось, вполне примирился с судьбой. Он сказал:

– Очевидно, в ткань истории вплетен другой, кто объяснит сознанию человека его отношение к сути вещей, рано или поздно такой появится. Или другой вид в нашей вселенной увидит то, что пытался увидеть я. А может быть, те существа давным-давно этого достигли. А в конечном счете, Гарри, главное не в том, какой именно индивидуум или вид достигнет мира (или «спасения») посредством вторжения видящего духа. Главное, чтобы кто-то где-то воспринял дух с полной ясностью и оценил его всей силой разума.

Меня это замечание Виктора сильно озадачило, но я записываю его как есть.

Его положение с Мэгги было также мучительно. Им предстояло встречаться все реже и реже, и всякий раз ему в наследство оставалась память о бесчувственном отношении к ней Чурбана. Даже настоящий, безмятежный Виктор, когда бывал не в лучшей форме, жестоко страдал из-за этого. К страданию Мэгги он никогда не мог отнестись с той чистой отстраненностью, с какой относился к своему. А сама она храбрилась. Не умея скрыть тоски по настоящему Виктору, она мужественно утверждала, что со временем сумеет целиком завоевать бедняжку подменыша для ценностей настоящего Виктора и настоящей любви к себе.

– Тогда, – говорила она, – он и будет моим настоящим Виктором, хоть и не таким блестящим.

И она уверяла, что сама начинает любить меньшего Виктора ради него самого, а не только потому, что в нем скрывается настоящий Виктор. Меня эти слова озадачили и я попросил объясниться. Помолчав, она сказала:

– Думаю, я начала любить его по-матерински, с нежностью к его слабостям, с милосердием к его заблуждениям и с гордостью за его усилия подняться над собой. Ты же видишь, он действительно старается. Он ведет страшную моральную борьбу. Тому Виктору, что сейчас с нами, бороться не приходится – в смысле, против обычного эгоизма. Он сам это повторяет. И потому мои материнские чувства ему ни к чему.

Виктор перебил полушутя-полусерьезно:

– Боже, я начинаю ревновать к Чурбану! Он получает тебя так много, а я так мало. Конечно, в каком-то смысле ты всегда моя, потому что это меня ты в нем любишь, и потому что я пробуждаюсь, сохраняя его опыт. Но как тяжело помнить, что он не умеет любить тебя по-настоящему! И, Мэгги, ты мне очень даже нужна: не как мать, а чтобы я окончательно не умер в нем.

Мэгги вдруг вскочила и обняла Виктора.