Разделенный город. Забвение в памяти Афин

Одно из сравнений привлекает особое внимание: фронт сражения, вытянутый, как мерный шнур. Чтобы выразить равновесие слишком равной битвы, когда самые жестокие удары нейтрализуют и выдерживают друг друга, словом, обозначающим шнур, служит státhmē[358], тогда как stathmós обозначает весы, другую фигуру neīkos homoíion[359]. И вот, от связи мы перенеслись – судя по всему, неизбежно – к семейству слова stásis и к репрезентации обездвиженных конфликтов. Шнур и весы: символы правосудия[360], инструменты для урегулирования жизни в сообществе.

Но именно из стабилизировавшейся конфликтности у горящих желанием взаимоистребления рождается парадоксальное чувство чего-то общего. Взглянем еще раз на ожесточенную битву – ибо, как мы уже поняли, самые неподвижные битвы являются также самыми ожесточенными:

Троянцы и ахейцы врукопашную [autoskhedón] рубили друг друга. Они не ждали на расстоянии брошенных стрел или копий: они сходились своими рядами[361] и все единодушно бились секирами, заточенными топорами, большими мечами, копьями с двумя наконечниками… Черная земля заливалась кровью[362].

Héna thymón ékhontes: все единодушно, и троянцы, и ахейцы. Как если бы цель борьбы тех, кто хочет поджечь греческие корабли, и тех, кто их защищает, была забыта, стерта во всеподавляющем опыте бойни плечом к плечу. Поэтому специально уточняется, что сражающиеся не держатся отдельно друг от друга (amphís)[363]. Но в этом «все единодушно» есть еще кое-что: в нормальном случае сражаться так в унисон означает укреплять сплоченность одного лагеря против другого, и «Илиада» часто приписывает ахейцам эту единую волю, ведь именно она, по словам Агамемнона, и приносит победу – и таким же образом в 403 году перед битвой в Мунихии, которая впервые поделит граждан на две армии, сталкивая их между собой, Фрасибул, вождь демократов, будет призывать к «единодушию» (homothymadón) в этом бою – к единодушному порыву, консолидирующему восстание афинского dēmos против олигархов и дающему преимущество первому над вторыми[364]. Симметричным образом, когда коллектив – такой, как олимпийские боги в XX песне Илиады, – разделяется для битвы друг с другом, о сражающихся говорится, что «их душа поделилась» (díkha thymón ékhontes)[365]. Но какой бы поразительной ни была аномалия, мы все же должны будем ее принять: в сражении XV песни сердце бьется в едином ритме именно что у двух враждующих армий. Как если бы значение имел один только бой, более ценный, чем поставленные цели, отличающиеся друг от друга как лицевая и оборотная стороны.

Разумеется, рукопашный бой всегда выражается в модусе близости: autoskhedón; но на пике схватки, в этой решающей схватке XV песни, кажется, что близость и в самом деле возобладала над измерением противостояния, и между убивающими друг друга воинами едва ли не воцаряется закон Любви (Philótēs), определявшийся Эмпедоклом как раз исходя из ее власти «удерживать элементы вплотную друг к другу»[366]. Но, если мы говорим о гомеровской схватке [mêlée], в определенный момент мы должны будем вернуть этому слову всю его конкретность: речь идет именно о смеси [mélange][367], чему будет вторить одна надпись в Самосе несколько веков спустя, обозначающая военные столкновения в качестве разных форм symplokē[368]. Или в других терминах: если борцы, обхватившие друг друга во время гимнастического состязания, напоминают «стропила, которыми вверху скрепил [ērare] дом искусный плотник», то о военной схватке Гомер также говорит, что, когда люди сталкиваются лицом к лицу, это значит, что «сладилась битва» (artýnthē mákhē)[369].

Гармония Ареса

Слаживание[370]: это слово уже звучало в разных местах. Важнее всего здесь то, что Гомер, чтобы эксплицитно сформулировать его идею, обращается к слову, производному от корня *ar-, этого индоевропейского способа выразить порядок, говорящего о «тесном приспособлении между частями некоего целого»[371]. Так, ararískō[372] означает акт прилаживания, а harmonía –  слаженное соединение как таковое, в его самом конкретном значении: крепеж в несущей конструкции, сочленение костей в теле, и каждый раз в harmonía необходимо реконструировать тесную состыковку двух половин, но это несходные половины, подобно деталям, которые столяр соединяет в ласточкин хвост; философы умножат число частей и назовут это целое составным[373], насчет которого Аристотель уточняет, что его элементы являются enantíoi, противопоставленными между собой[374].