Разделенный город. Забвение в памяти Афин

Кроме того – и это мой второй пункт – чтобы говорить о stásis, следовало бы изобрести язык, который не был бы римским[334]. Я имею в виду: такой, что мог бы избежать обязательного опосредования понятием «гражданская война», к которому, за неимением более приемлемого термина, я уже обращалась и еще буду обращаться. Civilis – как об этом напоминает Бенвенист[335] – означает в первую очередь «то, что имеет место между cives» – между гражданами, то есть между согражданами – в бесконечном многообразии обменов, образующих целое civitas. Посредством bellum civile в стихии войны мыслится «широкая взаимность»[336] римского города. Со stásis все обстоит иначе: обездвиженное движение, непрогибаемый фронт, который устанавливает в городе парадоксальное единство, характеризующее одновременное восстание двух половин некоего целого. Если к этому добавить, что субстантивы (отглагольные существительные) на -sis выражают действие безотносительно какого либо агенса[337], stásis в предельном случае становится автаркическим процессом, чем-то вроде принципа. Сказать, что есть stásis, означает поместить в середину города конфликт в той конфигурации, что ему свойственна, когда два – в силу того что оно воздвигается одним и тем же движением – становится одним.

Возьмем фразу, регулярно повторяющуюся в историографической прозе: «В таком-то городе имела место stásis». Если бы мы захотели реконструировать процесс, то должны были бы предположить, что сначала имело место восстание одной стороны (stásis), затем, как его следствие, другой (stásis), после чего следует обобщение конфликта: stásis. Но можно сразу пойти короткой дорогой, которую предлагает фраза, и понять ее в том смысле, что имело место состояние восстания города. Ибо в stásis дело идет о городе как целом.

Kykeōn, движение и разделение

В качестве иллюстрации один философский анекдот. Или, точнее, фрагмент Гераклита и комментарий к нему Плутарха.

Сначала фрагмент:

Даже kykeōn разлагается [diístatai], если его не сотрясают [mē kinoúmenos][338].

Kykeōn, напиток элевсинских мистерий, берет свое имя от глагола kykáō, «встряхивать, взбалтывать» – если точнее, речь идет о смешивании, – и Гераклит здесь как бы занят его этимологией, размышляя о странном законе, гласящем, что если хотят избежать разделения (diístatai, от которого происходит существительное diástasis) смеси, ее необходимо встряхивать. Совершенно гераклитовское суждение, ясное и темное в одно и то же время, но здесь нет совершенно ничего, что могло бы нас смутить.

Но есть еще Плутарх и его рассказ, где вместо того, чтобы комментировать слово, Гераклит молча совершает жесты: знаки. Приглашенный согражданами из Эфеса высказать свое мнение по поводу гражданского согласия (homonoía – именно то, что греческая политическая традиция противопоставляет stásis), Гераклит не произносит ни слова, хотя эпизод происходит во время собрания. Вместо этого, взяв кубок, он смешивает воду и ячменную муку с добавлением мяты, чтобы сделать из эмульсии смесь – это и есть рецепт kykeōn –  и, встряхнув все вместе, выпивает и уходит, все так же молча[339]. Плутарх видит в скромности напитка урок политической мудрости: выпивая смесь, Гераклит учит своих сограждан искусству довольствоваться тем, что имеешь. Мы же, скорее, обратим внимание на изготовление kykeōn и на момент, когда, не говоря ни слова, Гераклит встряхивает его перед оцепеневшими эфесянами, переводя для своих сограждан в жесты то, что в своем письме он вложил в слова.

Даже kykeōn, если его не сотрясают, разлагается: ячменная мука и вода отделяются друг от друга, и это diástasis. Следовательно, необходимо взболтать напиток, чтобы превратить его в смесь. Прежде чем поспешно заключить, что в этом и состоит homonoía, отметим, что для Гераклита спасение города подразумевает движение[340]. Отсюда следует множество линий чтения, которые следовало бы уметь вести одновременно, но явно недостаточно гераклитовский ум ограничится тем, что перечислит их в одном дискурсивном ряду.

1. Существительное kykeōn говорит о встряхивании, и действительно, смесь необходимо взболтать, чтобы смешать ее составляющие, ведь в противном случае они бы непоправимо разделились, например, как масло и уксус, просто вылитые в одну вазу, чей разлад служит для Клитемнестры метафорой непреодолимого разделения между победителями и побежденными[341]. Город, как и напиток, представляет собой смесь, при условии, что между собой смешивают граждан всех видов. Но только приведение в движение гарантирует успех операции: в согласии нет ничего статичного.