Читаем Разделенный город. Забвение в памяти Афин полностью

Со своей стороны, я предлагаю усложнить двойной смысл, наложив на оппозицию возбуждения и стояния напряжение между тем, что стоит единым блоком (и может быть только единым) – то есть stásis, – и представлением, чаще всего ассоциирующимся со stásis в повседневном опыте, то есть разделением. К этому меня подталкивает один пассаж Платона – из V книги «Законов», – где речь идет о «наихудшей болезни в городе, которую правильнее было бы называть diástasis, чем stásis»[325]. «Правильнее междоусобица, чем фракция бунтовщиков», гласят переводы, или: «правильнее восстание, чем мятеж». Но придавая dia- все его различающее значение, я охотно прочитываю здесь то, что для города самой тяжелой болезнью является «скорее разделение, чем застой, стаз». Это вопрос о терминах: stásis совершенно не годится для обозначения гражданской войны, намекает Платон, не без удовольствия аннулирующий политическое употребление слова, возвращая ему философское значение неподвижности. Только слово с dia- (здесь – diástasis) способно выразить двоицу разделения. Так косвенным образом обнаруживается глубинная связь stásis с фантазмом неделимости.

Итак, гипотеза, которую я сформулирую без дальнейших предосторожностей: гражданская война является stásis потому, что равное противостояние двух половин города воздвигает в méson конфликт, как нечто вроде стелы. Такова у Алкея stásis ветров, сил в равновесии, возводящих неподвижный фронт воздуха, движущийся над тонущим кораблем города[326]. Но прежде всего следует процитировать одно место из «Эвменид», где Афина увещевает Эриний отвести гражданскую войну от Афин:

Внутриплемéнного Ареса ты не ставь                  [mēt’… hidrýseis –  не воздвигай]С взаимной дерзостью средь моих сограждан[327].

В классическую эпоху Арес часто воплощает кровавый закон stásis; поскольку hídrymai означает действие «установления» или «основания» – на самом деле, практически то же самое выражается в римском seditio[328] – и очень часто «воздвижения» (статуи, алтаря)[329], то образ стремительного Ареса, подобно статуе[330] воздвигнутого посреди граждан, подсказывает, о чем именно идет речь во взрывающе-застывшей stásis.

Чтобы развить эту гипотезу, два замечания в форме короллариев.

Первый касается греческого способа выражать сразу и устойчивость Того же, и взрыв двоицы: вне зависимости от того, обозначаются ли две партии как «богатые» и «бедные» (или как «многие» и «немногие» и т. д.) – то есть по меньшей мере как различные, – любая формулировка stásis принципиально стремится их уравнять, вплоть до того, что они становятся взаимозаменяемыми в своем бытии и своей речи – это я называю греческой тенденцией к симметризации; то, что этот феномен часто ускользает от внимания наших современников, поскольку мы, волей-неволей сформированные марксистской мыслью, всегда ищем обязательную асимметрию между противостоящими лагерями, представляет собой отдельный вопрос, который увел бы нас слишком далеко[331].

Во всяком случае, как это происходит у Фукидида, анализирующего язык мятежников[332], одно и то же описание часто считается достаточным для обоих лагерей, так что в итоге противники становятся абстрактными. Один и тот же язык [langue] и одни и те же слова для обеих партий, как если бы внутри разделения был только один возможный способ говорения [langage]. И, чтобы подчеркнуть взаимообоюдность жестокого обмена между двумя лагерями, письмо – поэтическое, историческое, философское – употребляет слова, которые по-гречески достаточно повторить, чтобы установить разделение на два антагонистичных полюса: там, где мы говорим «одни… другие…», греческий повторяет héteroi… héteroi… (аналогичным образом Алкей, чтобы расположить разнонаправленные ветры, неистово дующие из противоположных сторон света, повторяет énthen… énthen…[333]). Это повод напомнить, что среди употреблений слова stásis есть одно, обозначающее «фракцию», которое позволяет согласно той же модели применить это слово к обеим сторонам оппозиции двух партий. Поэтому говорят о противоборствующих фракциях, но в обоих лагерях имеет место один и тот же процесс, разве что удвоившийся (это если не считать, что он является просто-напросто раздвоившимся).

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

1812. Всё было не так!
1812. Всё было не так!

«Нигде так не врут, как на войне…» – история Наполеонова нашествия еще раз подтвердила эту старую истину: ни одна другая трагедия не была настолько мифологизирована, приукрашена, переписана набело, как Отечественная война 1812 года. Можно ли вообще величать ее Отечественной? Было ли нападение Бонапарта «вероломным», как пыталась доказать наша пропаганда? Собирался ли он «завоевать» и «поработить» Россию – и почему его столь часто встречали как освободителя? Есть ли основания считать Бородинское сражение не то что победой, но хотя бы «ничьей» и почему в обороне на укрепленных позициях мы потеряли гораздо больше людей, чем атакующие французы, хотя, по всем законам войны, должно быть наоборот? Кто на самом деле сжег Москву и стоит ли верить рассказам о французских «грабежах», «бесчинствах» и «зверствах»? Против кого была обращена «дубина народной войны» и кому принадлежат лавры лучших партизан Европы? Правда ли, что русская армия «сломала хребет» Наполеону, и по чьей вине он вырвался из смертельного капкана на Березине, затянув войну еще на полтора долгих и кровавых года? Отвечая на самые «неудобные», запретные и скандальные вопросы, эта сенсационная книга убедительно доказывает: ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК!

Георгий Суданов

Военное дело / История / Политика / Образование и наука
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза