Раздели мою боль

— Прости, я и сам не раз думал, что нам просто необходимо объясниться, — виновато согласился отец. — Всякий раз по дороге сюда я исполнялся решимости для ведения этого непростого разговора. Но стоило лишь вспомнить умершую после родов Софи, и силы оставляли меня. Она была слишком достойной женщиной, ни разу не давшей и малейшего намека на возможные шашни на стороне. В последние годы я стал догадываться, что бездетен, и меня страшно терзало, что я не сумел обеспечить ее женское счастье. Поэтому, когда Софи призналась, что беременна и готова в любую минуту сделать по моему требованию аборт, я категорически воспротивился этому.

— А кто отец ребенка, она так и не сказала? — понизив голос, спросил дед.

— Нет, а я не решился спросить, чтоб не огорчать ее. Подобный вопрос для женщины унизителен, — вздохнул отец.

— Друг мой, ты поступил очень благородно, дав мальчику имя и записав на свою фамилию, — горячо произнес дед. — Но неужели ты даже не догадываешься, кто может быть отцом Андрея? Ведь однажды он может объявиться и внести сумятицу в неискушенную юную душу.

— Я могу только предполагать, — после паузы осторожно ответил отец. — В последний год перед смертью Софи учительствовала в народной школе. Как потом мне рассказывали, там подле нее вертелся какой-то молодой человек из породы вечных студентов. Он иногда провожал ее до дому.

— И он даже не потрудился появиться на похоронах любимой женщины? — возмущенно произнес дед. — Какая низость! Надо было разыскать его после и потребовать объяснений!

— Он не мог, — тихо ответил отец. — Этот юноша оказался среди заговорщиков, пытавшихся организовать покушение на…, — он что-то прошептал на ухо деду.

— Неужели самого Победоносцева? — так же шепотом удивился тот. — Я никогда не разделял взглядов этих юнцов, но всегда симпатизировал их воле и мужеству. И что же конкретно совершил этот революционер?

— Собирал для терактов бомбы на Васильевском, за что получил 10 лет каторги, — вздохнул отец. — Когда я рассказал обо всем Софи, она лишилась чувств.

— Ты не пытался потом узнать, в какие края отправили этого молодого человека?

— Проявлять заинтересованность в его судьбе было небезопасно. Слышал краем уха, что куда-то к чертям на кулички в Восточную Сибирь, — нехотя сообщил отец. — Этот юноша показал себя крайне порядочным человеком. Он ни словом не обмолвился о своих знакомствах в народной школе.

— Выходит, теперь в нашем роду появились революционеры, — задумчиво констатировал дед. — Знаешь, что я подумал: моя дражайшая супруга наверняка чисто по-женски будет меня пытать: кто, да что. Чтоб ее излишне не нервировать, скажем, что по слухам какой-то коллега, случайная симпатия и все такое. А про революционеров ни-ни… Договорились?

Два самых близких мужчины в жизни Андрея ушли из жизни один за другим в канун празднования 300-летия дома Романовых. В самом начале года тихо отошел дед, а вскоре, в один из погожих майских дней Андрей получил записку от сводной сестры:

«Срочно приходи, отец при смерти».

Не помня себя, он кинулся на Фонтанку и поспел вовремя: отец был еще жив и узнал его.

— Сынок, летом ты оканчиваешь гимназию. У тебя есть способности к языкам, дай мне слово, что будешь продолжать учение в университете, — попросил он тихим голосом.

— Конечно, папа, я сам хотел просить тебя об этом, — кивнул Андрей. — Однажды я подслушал ваш разговор с дедом, и хотел задать тебе вопрос…

— Кто твой настоящий отец? — улыбнулся умирающий. — Память о нем ты найдешь в вещах матери. Давай сынок прощаться, мне совсем плохо…

Перед Олегом вдруг возникло здание университета на Васильевском, студент в тужурке, девушка в слезах, провожающая его на фронт в форме вольноопределяющегося. Внезапно он узнал браслет, который она протянула на прощанье. Вишневые гранаты внезапно загорелись в лучах заката кроваво-красными огоньками, словно предупреждая о чем-то, и наступила темнота…

Глава 17

День, когда Николай, тогда еще просто Колька, впервые почувствовал себя врачом, запомнился ему навсегда. Он перешел на 4-тый курс медицинского и, чтоб попрактиковаться в профессии, а заодно немного подработать, летом устроился фельдшером на «Скорую». Практики в то лето оказалось, хоть отбавляй. Большинство врачей разбежались из дышащей зноем столицы по отпускам, и по вызовам часто посылали фельдшерские бригады.

Они отправились на вызов вдвоем с умудренным старым фельдшером, которого все звали просто дядей Жорой. Стояло раннее утро, когда толком не успевшее отдохнуть солнце начинает вновь ощупывать землю первыми робкими лучиками. Опытным врачам хорошо известна эта обманчивая предрассветная тишина, самые большие несчастья происходят именно в такие часы. Уставший за день организм расслабляется и перестает сопротивляться, и затаившийся недуг наваливается на него с удвоенной силой.

Больной, еще крепкий пятидесятилетний мужчина, самолично встретил их в дверях вымученной улыбкой. Вызвавшая «Скорую» супруга в цветастом халате притулилась на пуфике в углу прихожей.