Раздумья в сумерках жизни

Мы с приятелем были насквозь промокшими, а я вдобавок оказался весь в грязи с ног до головы, когда соскакивал с заднего сиденья и помогал вытаскивать застрявший мотоцикл из очередной промоины и с буксующего заднего колеса меня и окатило. Русская печка в избе, дышала благодатным живительным теплом и манила к себе. В доме было жарко, но уютно, и в душе поселилось спокойствие, когда кажется, что все мучения уже позади, ты находишься среди добрых людей, а о предстоящих завтрашних мытарствах – придётся же выдираться из этой грязи и добираться до асфальтовой дороги – не хотелось даже думать. До утра, казалось, была целая вечность, ночь отдыха в тепле. Мы переоделись в трикотажные костюмы, которые всегда брали с собой для разных случаев. Отяжелевшую мокрую одежду в сенях очистили от грязи, повесили на тёплый бок печи, умылись и по приглашению хозяина дома уселись за стол, уже уставленный на скорую руку разной снедью. Не скажу, что наше вечернее застолье было весёлым, но и скучным его нельзя было назвать. Геннадий с моим приятелем оживлённо, перебивая друг друга, вспоминали о каких-то минувших делах, а я молчал, слушая их разговор, да изредка поглядывал на хозяйку, которая понуро стояла у печи со скрещёнными на груди руками и молчаливо, равнодушно смотрела на непрошеных гостей, казалась ко всему безразличной. Это была ещё относительно молодая женщина, но измождённая тяжёлой работой в колхозе и на своём подворье. Доверчиво прижавшись к ней, стояли двое детишек, мальчик и девочка, примерно лет восьми-десяти, и завороженно смотрели на нашу городскую закуску и о чём-то на ухо шептали матери. Она лишь улыбнулась, взяла со стола пару пряников, несколько конфет и трогательно их угостила, ласково поглаживая каждого по голове. Я не вытерпел, вспомнив своё послевоенное сиротское детство в деревне, сгрёб со стола все конфеты печенье, совершенно ненужные к выпивке, и поспешно вложил всё это в их подставленные ладошки, а они, улыбаясь, убежали в горницу и на ходу вразнобой весело меня благодарили за полученные гостинцы.

А застольный разговор моих приятелей после каждой выпитой рюмки самогона всё крепчал, набирал силу. Раскрасневшийся Геннадий что-то горячо доказывал Николаю, тот согласно кивал головой и под столом коленом подталкивал мою ногу, приглашая прислушаться к их разговору. Я прислушался, мельком поглядывая на возбуждённого разговором Геннадия, на его голубые глаза с пьяным блеском, на увесистые кулаки, которыми он для убедительности постукивал по столу, от чего вся посуда на столе позванивала и чуть подпрыгивала. У меня было желание его одёрнуть и даже пристыдить за мат при детях, но, помня предупреждение своего приятеля о несдержанности и вспыльчивости хозяина дома, не стал этого делать, но то, что услышал от него в этот вечер, запомнил на всю жизнь, потому и пишу об этом.