Раздумья в сумерках жизни

После рассказывали, будто один чужеземный писака, послушав и поглядев на все это, написал, что гегемонский народ показался ему самым счастливым и всем довольным на свете. Что он даже сегодня, после всех пережитых потрясений не понимает, насколько плохо живет и жил раньше, и ничего разумного для своей жизни сделать не может, все надеется то на Бога, то на доброго царя, а то и вовсе на чуждые ему поучения. Несколько десятилетий, изнуряя себя до смерти, пытались гегемоны сотворить что-то разумное, доброе, но все у них кончалось великим раздором меж собой.

Так и живут под воронинный гвалт о светлом прошлом, какого никогда не было, и конца этому не видно. Хотя проницательные историки пишут, что гегемоны строили какой-то необычный пантеон из человеческого материала, обещавший поразить весь мир своей грандиозностью, да не смогли построить, поскольку на свете ничего подобного никогда не было и объективно не могло быть, и всё у них в одночасье рухнуло, одни осколки остались, да трупным смрадом до сих пор нестерпимо воняет.

«Не знаем, может, и прав в чем-то этот заезжий писака, – с досадой говорят гегемоны и мрачно шутят, – да нам-то какая польза от этого при нашей дурости, которая стала нашей судьбой, и никуда от нее мы, наверное, не денемся, пока сами хоть когда-нибудь не образумимся».

Тюмень, сентябрь 2006 г.

Свободный невольник

В ту далёкую пору моей молодости он действительно был самым свободным человеком в нашей несвободной стране, где всей жизнью заправляла самая жесткая и кровавая партия, до зубов вооружённая непобедимым, как казалось, марксистсколенинским учением, и конца этой осточертевшей власти ещё не было видно. Необозримый горизонт тогдашней жизни был затянут непроглядным чудовищным мракобесием учёного словоблудия, понять которое не каждый человек мог, тем более почти невозможно было доходчиво объяснить это другим. Да вот беда, хотя бы маленького просвета в черноте того мракобесия на горизонте даже не просматривалось. Тем не менее мой новый знакомый был, пожалуй, самым свободным человеком, свободным от всех немыслимых условностей и разных запретов той жизни, какая была навязана этой партией своему народу во время своего владычества жестокой силой и свирепостью. Не буду утомлять читателя рассуждениями о надоевшей всем политике и, особенно о политиках, а начну о нём, свободном человеке, каким он в то время мне представлялся и надолго остался в моей памяти. Признаюсь, давно я собирался написать о нём. Но моя жизнь тогда, по разным причинам, так круто начала велосипедить, что не до воспоминаний стало, пусть даже самых захватывающих. Однако мой возраст сегодня как-то незаметно подходит к краю жизни, и подоспело время написать о нём, пока в памяти моей ещё что-то сохранилось.

Начну от печки. Мой дружок по работе и охоте Коля Грибков не только был заядлым охотником, но имел ещё и свой мотоцикл марки «Урал», что в то время считалось для любого охотника завидной роскошью, почти недостижимой для большинства. Но не зря говорят, что рыбак рыбака видит издалека, а охотник охотника ещё дальше, поскольку зрение у них почти соколиное, а интуиция на грани фантастики, без чего удачливым охотником быть невозможно. Вот на почве взаимной страсти к охоте мы и подружились и теперь каждую осеннюю субботу, после работы, мчались на охоту в Саргатский район Омской области, на Шипицинские озёра, где в то время дичи ещё водилось в изобилии. Было там одно небольшое озеро, которое нам приглянулось, куда мы и направились в ту субботу. К нашему огорчению, охота в тот раз у нас не заладилась сразу, едва только мы подъехали к заветному озеру. К нашему изумлению, по всему его берегу устало бродили солдаты в замызганной грязью одежде, громко что-то кричали, а больше матерились, при этом размахивали над головой палками, и изредка пролетавшие стайки уток на озеро не садились, а улетали прочь. Охотиться на этом озере не было смысла, и мы, озадаченные, подъехали к одному из солдат, тут же подошли ещё несколько, и между нами завязался разговор, вначале не очень дружелюбный, а потом смягчился, когда мы узнали причину их пребывания здесь. Выяснили, что они здесь бродят и кричат не по своей воле, а по приказу высокого начальства, пугают уток, чтобы те не засиживались на озере, а летали по всей округе.