Раздумья в сумерках жизни

– Посадили меня тогда в тюрягу, можно сказать, ни за что. Случилось это в первое лето после смерти Сталина, в мать бы его, – и Геннадий зло выматерился. – Была у меня в молодые годы привычка при матерных словах добавлять ещё одно матерное слово «…в Сталина мать», и никто из колхозников на это не обращал внимания, считая это дурачеством, а как подрос, кто-то из наших и чиркнул писульку куда надо о моей матершине «…в Сталина мать». Меня и заграбастали на пять годков. В лагере бывалые зэки говорили, что судьи приняли во внимание моё положение, как неграмотного колхозника и сироту, а могли ввалить и полновесный десятерик. Наверное, так и взаправду было. Если говорить по справедливости, то меня ни за что упрятали в лагерь, пусть я и матерился в «…Сталина мать». Спрашивается, кому какой вред я причинял этой матершиной? Да никому. Сталина к тому времени в живых не было, только схоронили, а мне срок намотали, что на колхозных коровёнок матерился в «…Сталина мать», когда их пас в безлюдном поле. Конешна, и среди своих земляков не сдерживался, да кому какой вред этим причинял, штоись до сей поры не пойму. Апосля-то Сталина его корефаны всяко опозорили, и, выходит, я прав был, когда так матюгался, и срок, выходит, отмотал ни за что. А вот упрятала меня за колючку наша дурная власть за пустое дело, меня, незаменимого пастуха, и действительно колхозу вред причинила. Хошь не хошь, а не было справедливости в нашей жизни и наверняка не будет. Такое вот моё рассуждение о жизни. Сколько же колхоз намучился, подыскивая надёжного пастуха, да так никого не нашли, и нельзя было найти в нашей глухомани, пока я не освободился. А зачем мою жинку обездолили на пять лет, жить без своего мужика? Ведь двое детишек к тому времени у нас с ней появилось, только и с этим не посчитались – посадили. Я ведь и в суде так матерился, и в лагере, да везде, где срывался на ругань, и никакого начальства никогда не боялся и сейчас не боюсь. А кого мне бояться? Понизить меня в должности никак нельзя было, поскольку ниже должностей нет. Тем более что на пастухов нынче дефицит, как на колбасу, и далеко не каждый согласится полгода мантулить со стадом всякой живности в чистом поле от зари до зари. Нынешние-то властители после моей отсидки, видать, привыкли к моему мату в «…Сталина мать» и меня уже не трогают, поняли, что бесполезное это дело.

Насчёт лагерной отсидки скажу так, что поначалу чижало было сидеть за колючкой мне, привыкшему к приволью степных полей и перелесков, привычной в нашей местности. Да так и не привык там жить невольником, и нельзя привыкнуть к этому, сколько бы человек ни сидел в лагере или в тюрьме. Всегда на волю тянет, и об этом только и думаешь, даже во сне. Но особенно чижало мне было сидеть в неволе без своей бабы, особенно в первое время, молодой ведь был, и пожили-то мы с ней до этой беды около четырёх лет, и привыкли к семейной жизни, а отвыкать оказалось чижало, одна маета. Стыдно мне вам за столом об этом говорить, но пидарасов там было полно, но я, хоть и пастух, ими брезговал и никогда с ними не якшался. У меня даже в мыслях до лагеря не водилось, что нормальный парень или мужик может так низко опуститься, что не смог в трудную минуту жизни до последнего издыхания драться за свою честь и достоинство. Морально, это на всю жизнь покалеченные люди, и на воле им будет жить ох как надсадно. Ведь от позорного лагерного клейма им не избавиться до конца жизни. Это же для них голимая беда. Меня в лагере все до единого зэка знали, что я сижу срок за матершину в «…Сталина мать», а других таких там, тогда уже не было, хотя в недавнем прошлом, говорят, были, но их либо перестреляли, а больше там сами померли мученической смертью либо блатняки прикончили. Такие вот дела тогда там творились, которые я чуть не застал. Можно сказать, что мне повезло, хотя блатные ко мне относились хорошо, не обижали, а иногда помогали, особенно когда сидел в штрафном изоляторе. Как ни строго там было тянуть срок, но иной раз каким-то чудом блатняки умудрялись передать мне маленькую передачку со жратвой и куревом, и это здорово помогало выдюжить весь штрафной срок. Хотя порой они и жестокими были в своих междуусобных разборках, но в большинстве справедливыми к другим, как я тогда понимал.