Раздумья в сумерках жизни

Из калитки вышла пожилая женщина, первой поздоровалась и вопросительно на меня посмотрела, наверное, пыталась узнать во мне знакомого. Немного волнуясь, я спросил, правда ли, что их деревню называют Пердиловкой? Она кивнула головой и, посчитав разговор оконченным, повернулась было уходить, но остановилась и, повернувшись ко мне с некоторой обидой и запоздалой гордостью добавила, что вообще-то их колхоз официально называется «Зарёй коммунизма», а Пердиловкой их деревню назвал кто-то из местных, кажись ещё в старое время, до революции. Нынче об этом почти забыли и уже редко кто так деревню называет. Старые-то люди давно померли, кто помнил и знал, почему её так прозвали, а молодым без разницы, неинтересно им об этом знать. Потом, чуть подумав, неуверенно сказала, что если я хочу узнать все подробности об этом, то мне следует вернуться немного назад и зайти в первый дом на отшибе, с провалившейся деревянной крышей, который мы проехали. Там живут последние старики в нашей деревне, дед с бабкой, они-то, может, и расскажут об этом, если что ещё помнят. «Шибко старые они и больные», – с тяжёлым вздохом добавила она и закрыла калитку. Вернувшись, я кротко рассказал приятелю, уже сидевшему в седле тарахтевшего мотоцикла о своём разговоре с хозяйкой дома и предложил ему чуть вернуться назад, на край деревушки, зайти в дом к старикам и досконально всё разузнать по этому вопросу. Приятеля буквально охватила ярость из-за моей просьбы, он разразился руганью, выкрикивая, что мы и так уже опаздываем на вечернюю зорьку, и закончил тем, что послал меня подальше, куда посланные никогда не ходят. Я тоже не пошёл туда, куда он меня послал, а еле успел вскочить на заднее сиденье мотоцикла, и мы помчались к заветному озеру. Охота тем вечером была удачной, а вот утро выдалось пасмурным и впервые в этом месяце ненастным. По окончании охоты начал накрапывать дождь и вскоре перешёл в ливень. Просёлочную дорогу так развезло, что мы вместо привычного часа добирались до шоссе шесть часов эти восемь километров и так уломались, что когда наконец добрались до большака, поставили мотоцикл у обочины и рухнули на мокрую траву, чтобы отдышаться. Да так и пролежали в молчании около часа, не в силах пошевелиться, пока тела не остыли и нас не начало пронизывать холодком. С трудом поднялись, но кости ломило от боли, будто вагон с углём разгрузили, и нас самих перемололо. Кое-как пересилив одолевшую нас усталость, сели на мотоцикл и помчались домой.

Согласитесь, дорогой читатель, что всегда радостно возвращаться в родной дом, из любой поездки, даже из самой неудачной. А тогда, проезжая мимо поворота на Пердиловку, я прокричал в ухо Николая сквозь вой встречного ветра, давай, мол, заедем в деревню к старикам минут на пятнадцатьдвадцать, разузнаем всё о деревеньке, да и отдохнём в тепле. В ответ на мою просьбу Николай лишь задёргался телом в нервном беззвучном смехе, поддал газу, и мы понеслись по дороге с такой бешеной скоростью, что мне подумалось, как бы в живых остаться, если не дай Бог, что случится при такой гонке по мокрому асфальту. Однако обошлось. Признаюсь, что доконал я тогда этой Пердиловкой своего дружка так, что он и не рад был, что рассказал мне о ней ради потехи. Чудно сегодня так думать. Но с той поры как я узнал о существовании такой деревушки, верил, что вернусь к ней в своей памяти, пусть и мысленно, но когданибудь вспомню и напишу воспоминание о её горемычной судьбе, какая оказалась у сотен и тысяч других деревень в нашем Отечестве, навечно сгинувших с лица земли, будто их никогда и на свете не было.