Раздумья в сумерках жизни

А о Ерофеиче по своей обычной простоте и лени, по бесшабашной пьяной доброте все тут же забыли, всё ему безмолвно простили. Ну не способна душа русского человека долго держать в себе зло. Нет ему там удобного места, где бы можно было надолго уместиться и жалить оттуда неугодных людей. Да и тягостно это, и вдобавок к чему-то ещё невольно человека обязывает. Да катись всякая свара подальше, так-то на душе легче будет!

Так и живём и никаким совершённым грехом не тяготимся. До поры до времени.

Но вернёмся к весёлой компании, откуда мы ушли следом за поникшим Ерофеичем. Разговор возле полыхающего костра всё более накалялся, и в том малом промежутке, когда он чуть ослабел, неожиданно для всех вызывающе встрял подрагивающий от нетерпения голос одного из собутыльников:

– Слышь! Мужики! Чё я вам хочу рассказатьто? Ни за что не поверите, хотя это голимая правда, случившаяся со мной неподалеку отсюда!

Рыбацкая компания вразнобой хохотнула и согласилась, а кто-то в шутку добавил:

– Давай-давай, раз напросился. Только не ври внаглую, а то отметелим по-дружески, чтобы апосля не держал обиды.

– Да нет, штоись взаправду всю расскажу. Наверное, сами слышали об этом, особенно кто из старых рабочих.

– Да начинай ты по делу говорить, а после скажем, кто слышал, а кто нет, – взъярился один из собутыльников, самый нетерпеливый.

– В прошлом году со мной это случилось, по весне, в конце апреля, здесь, на нашем участке, неподалеку от деревни Берёзово, когда мы трубу тыщёвку гнали от Уренгоя. Погода была тогда нелётной дня два, и комиссия не могла прилететь, чтобы принять наш участок трубы, уже заизолированный, полностью готовый, чтобы её опустили в траншею и закопали. Ну, как обычно, в таких случаях делается, сами знаете.

– Да греби ближе к делу, а об этом сами какнибудь докумекаем, – раздался тот же нетерпеливый голос.

– Бездельничали мы тогда. Мне это надоело, я взял у одного товарища ружьишко, взобрался на трубу и поплёлся в сторону болот, куда она уходила, пострелять куропаток перед отъездом домой. Много их там водилось, и все непуганые. Хоть в упор стреляй, далеко не улетают, и снова стреляй…

Иду это я, смотрю по отметке – уже с километр отмахал по трубе, а ни одной куропатки не увидел. Подивился этому, но особого значения не придал. Вдруг слышу, что позади меня кто-то скребётся по трубе и пыхтит, и пыхтенье всё ближе и ближе слышится. Из любопытства оглянулся и обомлел – медведь косолапит за мной по трубе во всю прыть и вот-вот достанет, и тогда конец. Порвёт на куски, и ни до кого не докричишься отсюда. Я от него рванул во всю силушку, а он, падла, за мной, и чую – вот-вот достанет, а дробью его не возьмёшь. Что делать? Еще прибавил, сколько силёнок осталось, он тоже. Конец, думаю. И вдруг вижу, на трубе поблескивает зубило. Я на бегу его схватил, вставил в правый ствол, чуток бег сбавил, оглянулся, а он, гад, оскалившись, уже приготовился к прыжку на меня, и я в этот момент из правого – зубилом, а из левого – дробью как саданул ему в лобешник, и он мешком свалился с трубы в болото.

Кто-то из слушателей дико хохотнул, но тут же смолк под неодобрительными взглядами ухмыляющихся товарищей.

– Дожили! Ещё один балабон в компании нашёлся. Зубилом бы его сейчас угостить по темечку, больше никогда бы не стал так бесстыдно врать старым трассовикам. Ведь наверняка знает, что давненько ходит среди нас этот анекдот, уже и бородой оброс, а он всё его мусолит, – сказал самый рассудительный и предложил обо всём забыть, допить остатки водки, чтобы перед рассветом чуток вздремнуть.

Все понемногу незлобно поматерились в адрес рассказчика, тяжело вздохнули и с предложением рассудительного товарища охотно согласились. С остатками спиртного управились быстро и без лишних разговоров и собрались было разойтись по своим палаткам, как неожиданно у одного из рыбаков зазвучал сотовый телефон. Хозяин телефона, ругаясь, с трудом его нашёл в одном из карманов куртки и вроде бы с испугом закричал в ответ:

– Да, Ириша, слушаю! Нет-нет, ноги не промочил, а портянки от сырости давно просушил. Утречком во всё сухое оденусь. Да, спим уже, точно тебе говорю. Да-да, завтра к двенадцати дня буду дома, чуть передохну, и на дачу поедем. Да нет, всё не успеем сделать, только на одной поливке уработаемся, не говоря про другие дела. И тебе спокойной ночи, Ириша.

Мужики ехидно захихикали, а кто-то громко заржал и, давясь от хохота, с трудом выговорил:

– Ну и дурит же баба своего муженька, ой дуриит! Умная, видать и хитрюща-я-я, спасу нет! Всё вызнала, что её мужичонка, и портянки просушил, и, бедненький, спать улёгся и что завтра только к двенадцати дня домой заявится. Гуляй не хочу! А сама с каким-нибудь хахалем бесится в постели и одновременно своего лоха успокаивает. Ну, жизнь, тв-во-ю мать! Ухохочешься! Одна потеха!