Раздвоение личности

“С чужого телефона”. У нее нет номера Ники. А он даже этого не знал.

— Все хорошо, Ринка, — повторил он. — Ничего не случилось. Ринка, ответь мне на один вопрос — как зовут хозяйку твоего телефона?

В трубке повисло молчание.

— Вообще-то, ее зовут Лара, — ответила, наконец, его жена. — Или Лариса. Лариса Миллер. Она когда-то была замужем за Женей Хижанским.

— Она дала тебе телефон неделю тому назад?

— Не совсем так. А почему ты об этом спрашиваешь? — голос Регины стал жестче, в нем даже прозвучал вызов.

И очень глупо. Он ведь лишь хочет помочь. Как же иначе?

Правда, еще он хочет не остаться в дураках. Но это, может быть, совсем не важно теперь.

— Ваня?

В груди внезапно стало легко и тепло.

— Я люблю тебя, Ринка, — сказал он хрипло, и это, действительно, было самое правдивое из того, что он мог бы ей сказать.

— Ваня?.. Я тоже тебя люблю.

— Я скоро приеду. Мы поговорим?

— Ваня, я не дома, — сказала она с запинкой. — Я, может быть, задержусь сегодня. Сережка уехал к нашим на весь день. Ты не волнуйся. Я приеду… к обеду, наверное. Может, немного позже.

— Ринка, где ты сейчас?! — крикнул он в трубку.

— Вань, мне некогда, я потом все тебе объясню. Поговорим вечером. Я позвоню, у тебя все в порядке с телефоном?

— У меня все в порядке с телефоном. Куда ты собралась?

— Я тоже люблю тебя, Вань. Честное слово.

— Ринка, поехали вместе, я тебя отвезу! Куда ты собралась?!

Она уже нажала “отбой”.

Вот. Поговорили.

Все правильно. Он не вмешивался в ее дела, она не вмешивалась в его дела. Он ничего не смыслил в ее цифрах и бумажках, и все перипетии в ее бабьем коллективе были ему глубоко неинтересны. Существовало три мира — его работа, ее работа, и их общая жизнь, где они были вместе. Ему всегда казалось, что ее собственный, личный мир — это совсем немножко, так мало, что даже не имеет никакого значения. Тем не менее, именно он, этот ее мир, содержал в себе какие-то отношения с Ларой Хижанской и еще что-то, что теперь морочит ему голову…

На простой вопрос — где она находится, его жена выдала кучу слов, в которых не содержалось никакого ответа. Она сказала: “Я потом все объясню”, и это значило, что она не желает объяснять сейчас, и вряд ли сделает это после…

— Ну, что, поговорили?

Серега за это время успел длинной щеткой очистить машину от снега.

— Только ничего у меня не спрашивай, дорогой, — заявил он. — Я не знаю ничего. Я сам удивился, когда позвонил, и мне ответила Ринка. Только скажи, я угадал, или не совсем?

— А как ты угадал?

— Я, представляешь, видел, с какой рожей ты выполз вчера из того подвальчика. Потом вдруг оказалось, что Ринкин мобильный номер — совсем не Ринкин. Я сложил одно с другим, и случайно получил результат…

Он весело улыбался, его друг Серега Веснин. И было в этом что-то еще, такое, злое…

“Я люблю тебя, Ринка!” — только что сказал Иван. Единственная правда на настоящий момент. Он чувствовал, что любит, и сказал. А вот она могла бы ничего не отвечать. Ее слова были просто слова. Хотя, хорошо, конечно, что она сказала именно так.

Последний раз он говорил ей о любви — когда? Много лет назад, наверное. Может быть, когда Сережка родился. Зачем говорить о том, что само собой разумеется? Сейчас — не разумеется, потому что сейчас была еще Ника, ее вкус, ее запах, прикосновения ее гибкого теплого тела. Кажется, немножко Ники еще осталось на его коже. Надо будет принять душ.

Ни раскаяния, ни сожалений, кстати, не было. Понимание было — теперь будет труднее…

Он влез в машину на переднее место, Серега тяжело плюхнулся рядом и сразу взялся за руль. Ника сидела сзади и равнодушно смотрела в окно.

— Виталька уехал уже? — Иван обернулся к ней.

— Еще нет.

— Так он сейчас дома?

— Вот это вряд ли, — Ника посмотрела на него в упор. — С чего бы ему быть дома?

Иван, действительно, знал, где может быть Виталик, если он не дома, не на работе, и не где-нибудь еще. Но Ника вроде бы не могла знать, что он знает…

— А Сонька? — спросил он тихо. — Она, что, одна ночевала?

Ему вспомнилась Соня, как она всюду включала свет — в прихожей, в комнатах, на кухне.

— А что в этом такого? — удивилась Ника. — Она большая уже. И у нас безопасно.

Больше, до самого дома Ведерниковых, никто ничего не говорил. Иван подал Нике сумку, которая, оказывается, валялась у него в ногах.

— Счастливо, — сказал он. — Ты не волнуйся. Все будет нормально.

Дежа вю. Когда-то это уже было. Они с Серегой привезли ее домой, и он тоже сказал — не волнуйся, все будет нормально.

— Конечно, — она отвернулась. — Привет семье.

Они оба молча смотрели, как она заходит в подъезд, как за ней закрывается, блеснув натертым стеклом, тяжелая дверь.

— Тебя домой? — спросил Ивана Серега.

— Не надо. Там нет никого.

— Как хочешь. Слушай, я просто не в курсе, да? Отстал от жизни?

— Нет, ты не отстал. Ты в ногу… с жизнью.

Они уже ехали, снег опять пошел — редкие снежинки липли на стекло.