Раздвоение личности

Уже утро, но раннее. За окном только светает. Иван поднялся, стараясь двагаться потише, помахал руками, разгоняя кровь.

Итак, утро. Дальше что?

Веснина нигде не было. Ника спала, дышала ровно и чисто. Чайник на плите стоял еще теплый, на столе остались чашки, из которых они пили вчера. Веснин ушел. Чего же его не разбудил, спрашивается?

Телефон. Он как-то сразу попался на глаза, и продолжал попадаться, он как будто выступал из утренних квартирных сумерек, этот телефон. Позвонить Ринке, услышать ее голос, послушать, что она скажет…

Нет, лучше не надо пока слышать ее голос.

Где же часы? Он достал телефон, глянул. Без четверти шесть, всего лишь.

Телефон в руке молча затрясся. Все правильно, звонок ведь он отключил вчера.

— Привет! — голос у Веснина, как обычно, был бодрый и жизнерадостный. — Проснулся? Ты как?

— Я отлично.

— Я через часок подъеду. Как там наша прекрасная дама? Почивает еще? Вот ты бы ее за это время разбудил, а?

— Разбужу, — пообещал Иван.

Все правильно. Пора им выбираться из чужой квартиры.

Глядя на Нику, он подумал, что жаль ее будить. Во сне она казалась какой-то милой, невинной и легкой. Когда она откроет глаза, это вновь будет сосредоточие страстей, противоречий и неутоленных желаний — такой он знал Нику всегда, даже когда ей было шестнадцать. В глазах у нее всегда как будто металось что-то, неспокойное и чарующее. Красивая, талантливая девочка, предмет всеобщего обожания, которая почему-то решила, что весь мир обязательно должен ей принадлежать. А мир так не считал. Он мир, ничей, он принадлежит всем и никому в частности. Он, мир, никому ничего не должен.

Она пошевелилась, и рука ее, гладкая, белая, с длинными лакированными ногтями легла ладонью вверх, и стали видны два тонких белых шрама на предплечье. Разглядев их, он невольно нахмурился.

Она тогда ему позвонила, и голос ее был глухим и несчастным.

— Приезжай, пожалуйста. Очень надо. Правда.

После ее замужества, то есть почти год, они практически не разговаривали. И Иван был бы рад, если бы так оно продолжалось и впредь. Остаться с ней с глазу на глаз он, честно говоря, просто боялся. И не даром. Как чувствовал…

Он спросил про Виталика, ее мужа. Она прокричала, что Виталика нет. И повторила — приезжай, быстрее!

И он поехал к ней. Вдруг, и правда, случилось что-нибудь? Действительно, ведь могло же? Женщина, собственно, девчонка малолетняя, сестра жены, просит помощи — не отказывать же…

После всего Иван решил, что только так он впредь и станет поступать. Пусть звонит в милицию, пожарным, в “скорую помощь”, да куда угодно пусть звонит…

Едва он вошел, Ника бросилась ему на шею.

— Я больше не могу, понимаешь? Я без тебя больше не могу!

У него сын родился неделю назад. Это впечатление было основным. Жену пока можно было только целовать. Еще недель пять им ничего больше нельзя, и до этого тоже были долгие недели, когда он просто боялся ее трогать. Ему не засыпалось по вечерам, ему эротические сны снились! И даже при всем при этом женщина, юная и прекрасная, как мечта, прильнувшая к его груди, не вызывала у него никаких таких эмоций. Только желание стряхнуть ее, и убраться поскорее восвояси! И тоску зеленую — надо же, опять!

Он отстранил Нику.

— Что у тебя случилось?

— Случилось. Я поняла, что мне нужен только ты. Как мне жить?

— Так. Я пошел. Запри за мной дверь, и позвони мужу. Скажи ему все это, и будет в самый раз! И только попробуй еще раз позвонить ко мне на работу!

Ника будто не слышала.

— Я тебя не отпущу. Я люблю тебя! Зачем мне такая жизнь — без тебя?

— Жизнь — она, сама по себе, штука хорошая, — ответил он, стараясь не заводиться. И схватил Нику за руки, чтобы та не могла к нему прильнуть, как, похоже, собиралась.

Ведь все уже говорено-переговорено, сколько же можно?

— Ты мне больше не мешай, поняла? Очень тебя прошу. Ты меня, все-таки, с работы сорвала.

— Это имеет такое значение?

— Конечно, имеет.

Он сделал, было, шаг к двери, но Ника прыгнула, и преградила ему путь.

— А когда ты придешь ко мне?

Его просто оторопь брала от ее непробиваемости. Или как это называется?

— Ты не поняла меня? Никогда.

— Это ты не понял! Я люблю тебя!

— У меня жена и сын, Ника. Я их люблю.

— Я знаю про них. Когда ты придешь ко мне?

Ника улыбалась.

— А женская гордость? Про нее еще в кино показывают! Она тебе не мешает на меня вешаться? — спросил он со злостью.

И почему он сразу, с первых же секунд, не вышел и не захлопнул за собой дверь?!

— Да что ты в этом понимаешь? — Ника уставилась на него огромными своими, блестящими глазищами.

— Ну, может, и ничего. Только ты зря мучаешь и себя, и меня. Зачем?

— Мучаю? — в ее глазах зажглась — это невероятно — радость. И еще — торжество. Он глазам своим не верил.

— Значит, тебе не все равно! Зачем ты врешь мне, что я тебе безразлична?

Он отодвинул Нику от дверей, освобождая себе дорогу. Она показалась ему такой легкой, как будто ничего не весила.

— Я что-нибудь сделаю с собой, — сказала она. — И тогда ты точно будешь думать обо мне всю свою жизнь. Ведь будешь, я знаю. Ты будешь мучиться, и жалеть, но меня уже не будет, понял?

— Прекрати молоть чушь. Этим не шутят.