Ростопчин, пожалуй, не единственный политический деятель, связанный с этой усадьбой, история которой насчитывает не менее четырех столетий. В основе ее – остатки палат князя Дмитрия Пожарского, наряду с Кузьмой Мининым вожака народного ополчения 1612 года, избавившего Москву от польско-литовских оккупантов. Справедливо писал в 1851 году в своей книге об этом доме московский историк и ученый Иван Снегирев: «Как самое здание, так и местность вокруг него напоминают не только славные в истории имена, но и важные по своим последствиям события в истории отечественной». А ведь и то правда: сколько пережил и скольких видел этот дом!
Род князя Пожарского, скончавшегося в 1642 году, пресекся по мужской линии в 1685 году со смертью его последнего внука Юрия. Вторая жена князя была из рода Голицыных – ее братьям и отошла значительная часть владений на Лубянке (другая доля досталась подворью Макарьевского монастыря). Дальнейшая череда владельцев участка земли на Лубянке представлена, как и положено, знатными фамилиями России – Хованские, Нарышкины. Последние, как известно, прославились своим собственным направлением в русском зодчестве под названием «нарышкинское барокко», характеризующим применением элементов маньеризма и смешением стилей. В своих московских и подмосковных усадьбах они выстроили немало зданий, в основном храмовых, в образах которых причудливо перемешаны черты и древнерусской каменной архитектуры, и европейского барокко, и готики, и ренессанса. В настоящее время в Москве сохранились образцы нарышкинского барокко – храм Архангела Михаила в Тропареве, храм Покрова в Филях и другие. Каждый из них – редчайший памятник архитектуры.
Считается, что нарышкинское барокко связало старомосковскую архитектуру с новым, петровским барокко, нашедшем распространение в Санкт-Петербурге. Вот почему нарышкинское барокко именуют порою и московским, в противовес столичному. В облике дворца Ростопчина также ярко выражено нарышкинское барокко, что и позволяет отнести время его строительства к концу XVI – началу XVIII века, что уже хорошо. О фамилии архитектора говорить не приходится. А жаль, ибо дворец на Лубянке стал жемчужиной в архитектурном ожерелье Первопрестольной, прикупить которую мечтали многие вельможи и временщики.
Известно, например, что в XVIII веке при Петре I дворцом владели Долгоруковы, попавшие затем в жестокую опалу при Анне Иоанновне, затем здесь размещались Монетный двор, Камер-коллегия, почтамт, резиденция турецкого посла. И вновь вереница хозяев – князь М. Н. Хованский, камергер И. Г. Наумов, князья Волконские, княгиня А. М. Прозоровская. Как указывал в 1851 году профессор Снегирев, при князе Михаиле Волконском, московском главнокомандующем в 1771–1780 годах, «согласно с желанием владельца, художники, стараясь придать старинному его дому все возможное великолепие, положили на нем отпечаток вкуса XVIII столетия». Один из упоминаемых архитекторов – знаменитый Франческо Кампорези из Болоньи, приложивший руку к перестройке дворца. Известна и другая его работа – Екатерининский дворец в Лефортове. К сожалению, многие его здания утрачены.
В 1811 году владельцем дворца становится Федор Ростопчин. В истории Москвы было немало потомственных градоначальников, происходящих из одного рода, – одних Салтыковых было пятеро, Ромодановских – трое, а уж о Долгоруковых и Голицыных и говорить не приходится. А вот Ростопчиных не было ни до, ни после. Потому как знатностью фамилия эта не отличалась.
Есть две гипотезы ее происхождения. Свой вариант толкования слова «растопча» приводит Владимир Даль: «Растопча (растопша) – об., тамб. ротозей, разиня, олух». Но олухом Ростопчина никак нельзя было назвать. Ближе ему была другая версия, согласно которой в основе фамилии Ростопчина было название одной из самых древних профессий – растопник, растопщик, то есть тот, кто зажигает огонь. Вот и не верь после этого в предначертания!
А ведь недаром авторитетный языковед Б. Унбегаун, автор словаря русских фамилий, отмечает, что русские фамилии обычно образуются от «прозвищ, даваемых человеку по его профессии, месту проживания или каким-либо другим признакам». Правда, фамилии Ростопчин в этом словаре нет, что неудивительно, ведь Ростопчин был тем русским, которого не надо долго скрести, чтобы отмыть в нем татарина. Как-то император Павел спросил его:
– Ведь Ростопчины татарского происхождения?
– Точно так, государь, – ответил Ростопчин.
– Как же вы не князья? – уточнил он свой вопрос.
– А потому, что предок мой переселился в Россию зимою. Именитым татарам-пришельцам летним цари жаловали княжеское достоинство, а зимним жаловали шубы.