Разглашению не подлежало

Член руководства «Группы советских патриотов» Василий Адоньев вспоминает, что еще по дороге во Францию Василий Порик обратил на себя внимание остальных узников сначала внешностью: золотистый цвет волос, веснушки, пронзительный взгляд светло-карих глаз, коренастая спортивная фигура, — а потом и непоседливостью, активной, боевой натурой, умением наводить порядок среди людей и привычкой командовать. «Чувствовалась в нем, — вспоминает Адоньев, — какая-то командирская ухватка, организаторская жилка».

По прибытии в лагерь «Бомон» Василий Порик работал на шахте 6-бис компании Дурж. «Поначалу могло показаться, — вспоминает другой член руководства «Группы советских патриотов» Борис Шапин, — что работал Порик старательно, норму выполнял, ни с кем особенно не дружил, был всегда молчалив и сосредоточен...»

Узникам было разрешено расселяться в бараках и комнатах по своему выбору. Договорились между собой и поселились вместе в комнате № 11 второго барака Шурыгин, Сбитнев, Черкасов, Орлов, Крылов, Саша-Чуваш, Бойко, Федорук, Слободинский и Адоньев. «Таким образом, — вспоминает Адоньев, — все, кто жил в нашей комнате, стали позднее как бы основным ядром будущей патриотической антифашистской организации...»

«Когда Василий Порик сменил предателя Добровольского, прибывшего с нами эшелоном из Хемница, — вспоминает Адоньев, — то Порику администрация лагеря разрешила поселиться в маленькой комнатке, непосредственно примыкавшей к нашей комнате № 11. Это обстоятельство нас насторожило, и мы старались никаких откровенных разговоров не вести, пока не присмотримся окончательно к нашему новому соседу...»

Вскоре после назначения Василия Порика старшиной лагеря не только члены руководства «Группы советских патриотов», но и многие узники стали замечать, что Порик ведет себя по отношению к ним далеко не так, как можно было бы ожидать от настоящего прислужника гитлеровцев: новый старшина делал всяческие поблажки и послабления в работе, особенно больным и истощенным, выдавал им дополнительное питание, независимо от выполненной работы, передавал больным лишние порции эрзац-хлеба или миску похлебки, обеспечивал лечение в ревире, выдавал пропуска на выход в город вовсе не тем заключенным, которые «отличились на трудовом фронте». Вот тогда состоялось решение «Группы» вызвать Василия Порика на откровенный разговор.

«А тут как-то произошел такой неожиданный случай, — вспоминает Борис Шапин. — Через некоторое время после своего назначения лагер-капо является Порик в нашу одиннадцатую комнату и со своей неизменной полуиронической, полудобродушной улыбочкой предлагает: «Ну давайте подбирать вместе полицаев...» В те дни как раз в лагере вводился институт полицейских из самих узников. Правда, тогда мы еще не совсем доверяли Порику и решили проверить, насколько он готов доказать свою верность настоящими делами. И мы продолжали к нему присматриваться. Надо сказать, — продолжает рассказ Шапин, — роль полицейского Василий Порик играл великолепно: и кричит, и ругается, и, случалось, бегает с дубинкой, загоняет узников на «богослужение». Но ни одного, по-моему, даже небольшого нечестного поступка он не совершил, а о том, что впоследствии содействовал развертыванию нашей борьбы, и говорить не приходится. Кстати, один из эшелонов Порик спустил под откос со своей группой как раз в ночь на 7 ноября 1943 года...»

Василию Адоньеву было поручено привлечь Порика к активной антифашистской и боевой работе. И вот в кармане форменной куртки лагер-капо оказались листовка и записка за подписью: «Группа советских патриотов лагеря «Бомон».

Однако, прежде чем рассказать о том, каково было содержание записки, какое впечатление она произвела на старшину лагеря и какие последствия вызвала, необходимо остановиться на тех событиях и обстоятельствах, которые предшествовали и обусловили создание гитлеровцами института самоуправления из самих узников в некоторых лагерях для советских людей во Франции. Эти обстоятельства сыграли немаловажную роль и имели большое значение для развития диверсионной работы советских людей и их партизанских действий во Франции и, в частности, для событий в лагере «Бомон».

Под нажимом общественного мнения во многих странах, где возникло глубокое возмущение бесчеловечным обращением немецких фашистов с узниками концлагерей и массовым уничтожением военнопленных — русских, поляков, чехов, славян и др., с одной стороны, а с другой — в связи с изменившимся отношением самих гитлеровцев к «германизации» населения оккупированных ими стран и с возникновением планов использования военнопленных в качестве даровой рабочей силы гитлеровские заправилы к концу 1942 года были вынуждены предпринять ряд новых мер.