Разглашению не подлежало

— Мы стояли в оцеплении. А людей расстреливали фашисты. И делали это с улыбкой, словно само истребление невиновных людей приносило им удовольствие. Даже у нас мороз пробегал по коже. Ведь там были дети и старики...

Круць на минуту умолк, попросил воды. И стакан в его сильной большой руке заметно подрагивал.

Бывший полицейский уже не скрывал ничего, вспоминая все новые и новые подробности массового истребления мирных советских людей.

Так постепенно вырисовывался численный состав полицейского батальона, приметы карателей, их вооружение, обмундирование, откуда они прибыли к месту расстрела, как себя вели.

Круць вспомнил еще об одном злодеянии палачей. Тот же полицейский батальон в районе Гайсина уничтожил 1300 мужчин, женщин и детей. Правда, сам Круць там не был — слышал от других.

Но нашлись и очевидцы этой зверской расправы.

Вскоре в окружном суде в городе Галле Германской Демократической Республики открылся процесс над фашистскими преступниками — Шуманом, Мельцером и Микшем. Предварительным и судебным следствием было установлено, что они в составе 304-го полицейского батальона активно участвовали в уничтожении 17 тысяч советских граждан на территории Украины. Подсудимые полностью признали свою вину. Они были приговорены: Шуман и Мельцер к пожизненному заключению (высшая мера наказания в ГДР), Микш — к 14 годам заключения.

М. В. Кондратенко И. И. Рябоконь В АПРЕЛЕ 53-го

Еле слышно звякнуло в телефонном аппарате, и лейтенант — дежурный областного управления МГБ — бросил взгляд на большие настенные часы, аккуратным почерком вывел на листке бумаги цифры «26» и «2» (26 апреля, 2 часа ночи, для рапорта) и снял трубку.

На другом конце провода чуть хрипловатый голос категорически требовал «срочно разыскать», «срочно обезвредить»...

Речь шла о проникновении со стороны южной границы Украинской ССР самолета без опознавательных знаков. При этом не исключалась акция выброса шпионов-диверсантов.

Сообщение лейтенант незамедлительно передал по соответствующим каналам.

Оперативную группу подняли по тревоге. Ее возглавил майор Ткаченко, заместитель начальника одного из оперативных отделов.

Ткаченко уже несколько раз перечитывал сообщение, чувствуя, как в висках стучит: «срочно разыскать», «срочно обезвредить». Но — где «разыскать»? Сколько их?

— По машинам! — приказал майор.

Наступило утро. Прошел первый день розыска.

Ткаченко докладывал начальнику управления: на лесных просеках и опушках, на раздорожьях, на кладбищах, в рощах, селах, на полевых станах, во всех иных наиболее вероятных местах встреч люди глаз не сомкнули... Иными словами, первый день розыска ничего не принес.

— С приземлением, «Пит»!

— И тебя, «Алекс»! Но я фуражку потерял...

— Растяпа! За такие штучки...

До утра оставалось совсем немного — восточная часть неба медленно наполнялась светло-красным заревом. Решили передохнуть...

И снова — в дорогу. До Куриловки добрались довольно быстро, здесь же вышли на железнодорожную станцию. Но оказалось, поезда не останавливаются, временно составы пускают в объезд — ремонтируют пути.

— Не сокрушайтесь, ребята, берите курс на Уладовку, с Уладовки — на все четыре стороны, — посоветовали станционные рабочие.

Вокзал в Уладовке — маленькая комнатушка с настежь открытой дверью. В комнатке еще одна дверь, с окошечком в верхней части и эмалированной табличкой «Кассы».

Старший лейтенант Соколовский в видавшей виды фуфайке, разбитых кирзяках — ни дать, ни взять колхозный бригадир или заведующий фермой, отшагал ночью по приказу Ткаченко двадцать с лишним километров по проселочной дороге. Уставший и голодный, решил заглянуть в зал ожидания. И сразу в массе пассажиров заприметил парня в дымчатых очках. Среднего роста, чернявый, в светлой фуражке с кнопочкой на козырьке, он остановился в проеме двери, словно размышляя, следует ли заходить внутрь и дышать тяжелым воздухом. Старший лейтенант еще обратил внимание на ладно сшитый однобортный пиджак с накладными карманами — такие однобортные с прошлогодней осени начали входить в моду райцентровской молодежи. И чуть было не чертыхнулся, увидев на чернявом очкарике вельветовые брюки, совершенно не в меру укороченные и слишком зауженные. Будто еще вчера они принадлежали не ему, а другому человеку, ниже ростом и менее жилистому, и сегодня очкарик одел их по ошибке.

Неожиданно отворилась дверь с табличкой «Кассы», вышел дежурный с желтым флажком под мышкой, и пассажиры засуетились: кто узел на плечо пристраивал, кто с чемоданом возился.

— Граждане пассажиры! Сейчас проследует товарный без остановки! — строгим голосом сообщил дежурный. — Запрещено выходить, повремените.

И как ни в чем не бывало шагнул к выходу. А очкарика словно ветром сдуло с порога. Вслед за дежурным медленно двинулся высокий скучный человек, видно, дремавший где-то на скамейке в уголке, так же, как очкарик, в однобортном пиджаке с накладными карманами и вельветовых брюках «трубочкой», но без фуражки, рыжий и патлатый.