Разговор со своими

После развода жил со своей мамой, нашей бабушкой, и маленьким Федей. Но вскоре женился на Ане. Жизнь несколько осложнилась. Аня была воспитана явно на другой волне, отличной от волны нашего вполне разношерстного, но однородной морали семейства. Совершенно неожиданно для всех, даже для Феди, стала в недобром смысле этого слова мачехой для маленького Феди. А после рождения Сережи и потом Маши это стало особенно очевидным.

Федя очень много работал. Кроме работы в космической медицине стал профессором на кафедре психологии в Московском университете. Он подал для защиты кандидатской степени работу «Я — второе Я», но ее сочли докторской, и он вскоре стал профессором. Поэтому был полностью погружен в деятельность и в семейные сложности вникать не успевал. Страдала, конечно же, Евгения Викторовна, полюбившая и новых внуков, а погружена же была, естественно, в воспитанного ею старшего.

Когда гром разверзается среди ясного неба, это особенно страшно. Аня и Федя вечером возвращались от Аниных родителей, и при входе в парадное своего дома Ане стало плохо. Федор помчался домой на второй этаж за шприцем с лекарством. Вернувшись мгновенно, успел только подхватить Аню…

Жизнь продолжала посылать дичайшие испытания… Сын Федя, перестав быть «маленьким», женился на Тамаре. Родили дочку. Но, дожив до тридцати трех (возраст Христа), стал алкоголиком. Ужасно, но наследственным. Его дедушка Го́рбов Митя, тихий высокообразованный литератор, пил. Отец-ученый – тоже.

Я говорила обожаемому брату: «Как же ты так пьешь и работаешь?»

«Неправильная расстановка, я работаю и пью – это совсем другое дело», – отвечал он.

И однажды, когда никого не было дома, Федя «маленький» покончил с собой…

Житье стало, конечно, тяжелей всех для тети Жени – целый дом разнородных людей. Сын – Федя, работающий целый день, кормилец семьи, его дети Сергей и Маша учатся в школе. Но Сережа заболевает костным туберкулезом, и его помещают на долгое лечение в Крыму.

Старенькая бабушка Мария Зиновьевна (она общая бабушка), с ней тоже трудно: начала писать завещания, что, естественно, нервов прибавляло. Избавила, как всегда, Шуня. Ей тоже было вручено такое же завещание. И, прочитав его, с присущей прямотой заявила: «Вы самого главного не написали – как вас хоронить, где отпевать, в церкви или дома?» От этого дикого приземления мы все были в ужасе, но Шуня сказала: «Не бойтесь, жизнь пойдет спокойней». И правда, бабушка не обиделась, была умной и поняла, что так нельзя.

* * *

Бабушка умирает. Хороним на Ваганьковском кладбище. До сих пор со стыдом вспоминаю свое поведение на похоронах. Я очень дружила с бабушкой, она до конца дней была с абсолютно светлой головой. Поэтому ее уход был истинным горем. И при этом: стоим у вырытой могилы, священник служит панихиду. Федя, стоящий рядом со мной, говорит: «Посмотри, какой у батюшки живот». Действительно, огромное пузо, хотя он не толстый. – «Почему? Федя?» – «А там авоська с продуктами, которые мы привезли». Естественно, хохочем (время еще послевоенное, вполне голодноватое, поэтому кроме денег нужна была еда).

* * *

Через несколько лет Федя объявляет, что женится на бывшей жене знаменитого альпиниста Абалакова. Она как бы его коллега. У нее с мужем двое детей, одного она оставляет мужу, второй будет с ней. Я валяюсь в ногах, умоляю его не жениться на женщине, которая может поделить детей. Умоляю не только я одна, но когда кто кого-нибудь слушал…

Конечно, этот брак кончается через не очень большое число лет (не помню сколько). И с ним и детьми живет, по его словам, скво (так американские индейцы называли тихую, бессловесную жену, в последнее время это слово стало иметь более негативное значение, скорее «блядь», но она была скво в первом значении). Федор Дмитриевич очень много работает и, соблюдая последовательность, после работы ежедневно (!) выпивает бутылку коньяка.

В 1977 году вслед за моими мамой и папой уходит и Федя… На факультете психологии МГУ траурное собрание. На таком ни до, ни после я не была. Зал набит, все хотят говорить, выступает знаменитейший летчик-испытатель Марк Галлай, а потом молодая женщина-коллега говорит:

– В этом зале нет ни одного человека, который не может не быть благодарным Федору Дмитриевичу за свои работы и ученое звание…

Тетка жива – потеряв мать, свет очей – внука, и сына… Но вскоре уходит и она, до конца дней сохраняя светлую голову и покой. Психиатры мне объяснили, что с возрастом у людей интеллектуальных возникает заслон от потрясений и истинно мудрое понимание конечности жизни…