Разговор со своими

Катя с пузом, но жизненные бытовые обстоятельства заставляют ее и Валеру поставить штампы в паспорта. Не потому, что будет ребенок, а потому, что надо прописаться в одном месте. Тогда можно надеяться, что дадут не до такой степени малогабаритное жилье. В ЗАГСе спектакль устраивает Миша Козаков, свидетель со стороны «невесты»: «Обрюхатил (короткое ненормативное обращение), ну хоть совесть проснулась, и то спасибо!» Работницы ЗАГСа (ведь всегда только женщины!) сначала вздрогнули, но, увидев наши с Зямой умирающие от хохота лица, обрадовались и веселились от души.

Вернувшись, взяли через два дня папу домой (это был уже июнь), на дачу. Этот год, пожалуй, был первый в моей жизни таким тяжелым. Потом, увы, были и другие…

Поселили папу в привычной ему комнате. Занимаюсь с ним каждый день – заставляю вставать и вместе со мной ходить. Через дней десять начинает ходить сам. Голова в порядке, читает, мороженому радуется. Продолжаю удивляться, что ничего не спрашивает о маме. И, наверное, только через месяц по возвращении из больницы: пьем кофе вдвоем, Зяма уехал в Москву. Спрашивает ровным голосом:

– Шуня трудно умирала?

Рассказываю…

– Все ее вещи надо подарить.

Я:

– Уже я это сделала.

Говорит:

– Молодец, – и больше никогда не говорим о маме!..

В Москве делаем обмен: папу прописываем к нам, а Катю вместо него в их квартиру. Вроде бы все спокойно: Катя с мужем Валерием Фокиным. На даче Нюра, папа и мы с Зямой. Август, отпуск. Поселяем с Нюрой ее родственницу (которая нам ее и привела), и едем в наши палатки. Но! Долго покоя не бывает… Через неделю получаем телеграмму от Лели: «Срочно позвони!» Мчимся на почту, сообщает: положила Катю в больницу, подозрение на внематочную беременность. На следующий день выезжаю поездом в Москву. Зяма провожает и машиной поедет один (это дольше).

Приехав, мчусь в больницу, дивный доктор говорит: «Потерпите до завтра, у меня большая надежда, что беременность нормальная!» Завтра – все нормально! Но рожать обязательно, без вариантов. Валера и я счастливы. Сказать о Кате этого не могу, заявляет, что это не входило в ее планы. Смиряется, иногда говорит: «Это ты меня ввергла в пучину беременности!» Но при появлении Орика объявляет, что мы были очень правы.

Все живем на даче. Катя, Зяма, Валера уехали в город, Нюра в отпуске в деревне. Мы с папой вдвоем. Я работаю дома. Он похудшел, много лежит, отказывается от обожаемого мороженого, и – что и меня, и докторов особенно пугает – стали возникать галлюцинации. Когда они возникают, делается вдруг физически очень активным. И в этот день я сижу, работаю, неожиданно папа появляется у меня в дверях, совершенно одетый (до этого одеваться помогали) и очень взволнованно говорит: «Скорей, он ждет!» Спрашиваю: «Кто?» – «Следователь!» Вскакиваю, обнимаю, прижимаю, веду, кладу. Иду принести лекарство – вхожу, он упал с кровати! Я одна, бежать кого-то звать даже не приходит в голову, поднимаю… Не инфаркт, как у мамы, но дикая боль внизу живота и хлещет кровь… Даю лекарство, папа задремывает, сама ложусь, кладу лед. По счастью, мужчины вскоре возвращаются, звонят Ольге Моисеевне и везут к ней в больницу.

Ко мне приезжает тоже «скорая», предлагают ехать в больницу.

Отказываюсь, обещая свято, как требуют, не вставать. К папе ходят Валера и Зяма. Он худшеет. И 15 сентября, отлежав десять дней, требую везти меня к папе. И Зяма помогает и слушается. Папа практически без сознания, на мои поцелуи – легкое пожатие, но скорее это мне кажется… Прошу мне звонить. И ночью, часа в два, звонят и сообщают, что он ушел… Подготовиться к уходу (смерти, конечно, но уж очень категоричное слово) своих – невозможно! Ведь я видела, что папы уже нет, но на звонок вскрикнула: «Как неожиданно!..»

Глава 33 Турлагеря дома ученых