Разговор за рюмкой чая. А поезд наш всё дальше мчится

Звонок погас, зато сердце проявило невиданное усердие, выпрыгивая за пределы физического тела, болезненно, тревожно беспокоя Веронику предчувствиями ожидаемых напрасно событий.

А может не совсем тщетных ожиданий, может быть это Антон? Или Семён. Неужели она никому не нужна на всём белом свете?!

– Вы мне звонили, – прошептала она, мечтая услышать голос Антона.

– Вероника, вы не сердитесь? Клянусь, я не мог позвонить. Так нелепо сложились обстоятельства. Но я о вас думал. Можно… глупо напрашиваться в гости к малознакомой женщине, но я рискну, можно я заскочу к вам… буквально на минуточку? Мне очень нужно.

– Коленька спит. Мне право неловко отказывать, но сами понимаете, меня могут неправильно понять соседи, сын моет проснуться. Если только на чашечку кофе, – спохватилась она, похолодев от мысли, что Антон может обидеться или неправильно понять.

– Да-да, на одну единственную чашечку кофе. Совсем чутельную. У меня с собой бутылочка Эгермейстера, это ликёр такой настоенный на лечебных травах. Добавим в кофе по ложечке бальзама. Поверьте, это вкусно… да, и полезно. Я скоро, я очень скоро. У вас какой кофе?

– А какой вы предпочитаете?

– На ваш вкус. Пирожное с меня. Вы, извините, одна?

– Да… то есть, нет, я с Коленькой… но он уже спит.

– Буду через пятнадцать минут.

– Домофон я отключила. Звоните на телефон, я спущусь. Вы один… то есть, я совсем не это хотела спросить. Я не ждала гостей, у меня только селёдка, зелёный горошек и чёрный хлеб. Не представляю чем вас угощать.

– Я люблю селёдку… с горошком и без горошка… и чёрный хлеб люблю. С Новым Годом, Вероника Матвеевна!

– И вас… и вас тоже с годом, с новым.

Вероника засуетилась, побежала под душ, вылила на себя остаток ароматного шампуня, принялась краситься, надела отглаженное тысячу раз единственное платье, от времени потерявшее цвет, но добавляющее стройности, покрутилась, вспомнила, что Коленька написал ей на трусики, что сменные не успела постирать.

Десять минут прошло в бесполезных хлопотах, она ничего не успевала.

К горлу подступала истерика.

Вероника чувствовала, что не справляется с ситуацией, что это катастрофа.

Стирка трусиков заняла две минуты, ещё две глажка. Одевать пришлось влажными, но они были почти новые, выглядели вполне достойно.

– Вероника, – одёрнула она себя, – ты полная, абсолютная идиотка. Антон придёт пить кофе с пирожным, причём здесь фигура, макияж и чёртовы трусики? Не теряй голову. Он просто напросто вежливый человек: обещал позвонить и позвонил. Успокойся, сосредоточься, сядь, соберись. Это совсем не то, о чём ты думаешь. Кофе, только кофе, больше ни-че-го…

Нервы тем не мене были на приделе, слёзы остановить не удавалось.

Вероника махала ладонями, дула через них на лицо, горящее от вспышек возбуждения, закипая от клокочущего бессилия остановить неуверенность, растерянность и смятение.

Звонок раздался неожиданно через сорок минут, когда страх не увидеть Антона вырос до размеров вселенной.

Вероника засуетилась, побежала вниз по лестнице босиком. Этажом ниже она вспомнила, что забыла надеть обувь.

Антон был одет довольно скромно, не как в первый раз. За плечами у него весомо болтался объёмный рюкзак.

– По пути заскочил, – сделала вывод Вероника, – напьётся сейчас кофе и усвистит к какой-нибудь белокурой снегурке, – а вслух сказала, – рада вас видеть, Антон!

– Я скучал, я всё объясню… только что попал в аварию, еле удалось разрулить… но это потом, потом. Не представляете, как я скучал! Нам на какой этаж?

– Нам? Мне на пятый, только не шумите ради бога, сыночек спит.

– Да-да, это хорошо, это замечательно, это здорово. У меня для него сюрприз, но это потом. потом. Вы какой кофе предпочитаете?

– Я не пью кофе, – Вероника хотела сказать, что кофе – слишком дорогое удовольствие, но промолчала, – предпочитаю чай с лимонной кислотой и ложечкой сахара… но сахар не обязательно.

– Замечательно. Я тоже…

– Что тоже?

– Как вы… предпочитаю… тоже… это, чай… с кислотой. И это… мне, пожалуйста, десять ложечек сахара… только не размешивайте. Я, знаете, Вероника Матвеевна, сладкое совсем не люблю.

– Хорошо, договорились, оденьте тапочки. У меня такой беспорядок, такой беспорядок. Наверно целый месяц не прибиралась. Некогда. Гости замучили, подруги. Ходят и ходят… то чай пить, то на жизнь жаловаться. Селёдку будете?

– Да, конечно. А можно я вас сёмужкой угощу? Да, совсем забыл, – Антон раскрыл рюкзак, достал оттуда букет тёмно бардовых роз, штук этак тридцать, – это вам. С Новым Годом, Вероника Матвеевна! Можно я вас поцелую?

– Да… то есть, нет, мы же совсем не знакомы. За цветы, конечно, спасибо, но это, сами понимаете, не повод, чтобы так сразу… Простите за нескромный вопрос – вы на этот букет все сбережения истратили? Давайте вернём его в магазин и купим… купим кусочек говядины, большой пребольшой пломбир… и сосиски.

– Простите, Виктория Матвеевна, про мороженое не подумал, но я исправлюсь.

– Давайте к столу, Антон, как вас по батюшке?

– Сергеевич я. Тут у меня немножко праздничных разносолов, совсем чуточку, сущие пустяки, так, для затравки, чтобы Новый Год встретить как белые люди.