Разговор за рюмкой чая. Цена любви

Явление было настолько неожиданным, что Вадим, мужчина женатый, придерживающийся строгих матримониальных правил, не допускающий даже мысленно прелюбодеяния или иных развратных действий по причине строгого воспитания и устоявшихся принципов, связанных с незыблемыми семейными ценностями, в изумлении открыл рот.

– Извините, жарко. У меня платиновая проволока сгорела. Пшик и испарилась, а пластина чистая. Ума не приложу, что происходит. Посмотрите?

– Да, конечно да, но сначала придётся доложить инженеру.

– Аппарат выключить?

– Да… то есть, нет. Застегнитесь, иначе мне придётся отразить вот это вот… это безобразие, в отчёте.

– Я думала… мне казалось… я была уверена, что мой бюст нравится всем мужчинам. Что с вами не так?

Жена, дети брак – святое, неизменное, несокрушимое. В этом Вадим был уверен на все сто процентов. Развратные действия сотрудницы, даже если они ненамеренные, выводили из устоявшегося равновесия.

Конечно Вадим, будучи земным мужчиной, находясь в компании, например, непременно любуется красивыми женщинами.

Наверно это естественно.

Его всегда удивляет, что привлекательны не черты лица и формы тела сами по себе, а то как их преподносит обладательница соблазнительных элементов, насколько талантливо она одухотворяет свой эстетически выверенный образ, превращая обыкновенную пушинку, капельку пота над губой или естественный физиологический изгиб в экзотическое блюдо.

Нет, он никогда не ловил эротический кайф от созерцания женских прелестей, он осмысливал причины и способы, с помощью которых бесстрастное тело превращается в произведение искусства, способное возвысить или погубить.

Вадим знал и понимал, что продолжение рода само по себе не нуждается в пожизненной верности, что для создания новой жизни необходим лишь кратковременный всплеск эмоций, отключающий мозговую деятельность, что семейные отношения, это социальный процесс  более высокого порядка, цель которого – вырастить и воспитать в потомстве свои улучшенные качества.

У него был сын и малюсенькая дочка, верность которым он считал наивысшей мужской доблестью.

Заботясь о непорочности, Вадим стреножил в себе всё грубое и плотское, сознательно наделял божественными чертами и свойствами лишь единственную женщину – жену,  Софью Валентиновну Смолякову, которая действительно была изысканна, нежна и прелестна.

Подсмотренное только что потрясло Вадима до глубины души. Он не мог остановить полёт фантазии, невольно продолжая и расширяя зону поиска причин и природы непонятного волнения.

Сбой в настроенной годами матрице интимных размышлений, желание увидеть и почувствовать больше, чем предоставил случай, разрывал шаблонный способ мышления.

Недосмотренная грудь не давала покоя.

Вадим не мог понять, что именно так взволновало, какие элементы не вписывались в привычные рамки, почему так захотелось дотронуться именно до этого кусочка обыкновенной девичьей кожи, ещё раз увидеть улыбку, неловкость и растерянность?

А было ли оно, смущение или он сам выдумал этот элемент непорочного поведения, непременный атрибут целомудрия? Сколько ей лет, этой девочке, почему из троих наладчиков она выбрала именно его?

Вопросы, вопросы. Переживания, галлюцинации, эмоции.

Вадим вдруг физически ощутил, как сжимает руками яблоко груди, как слизывает с него солёную капельку, как вдыхает аромат спелой антоновки, как…

Стоп! Это начинает походить на безумие.

У его Софьи точно такие же груди – спелые, ароматные, тугие, такая же упругая кожа с мраморными прожилками, такой же щекочущий и пьянящий запах, тысячекратно более соблазнительная улыбка, манящие губы и много чего ещё, чего нет, и не может быть у этого случайного экспоната, в одно мгновение уничтожившего его целомудренность.

– Вы замужем, – не понимая зачем, спросил Вадим?

– Вот ещё! Что, понравилась? Приглашаешь на свидание? А чё, я согласна. Сейчас-то мне что делать?

– Сходите в буфет или отдохните в комнате релаксации. Только время в журнале отметьте. Меня Вадим зовут.

– Ляля… Лариса… Лариса Романовна… Семьина. Вам кофе взять?

– Да, пожалуй. Как я вас узнаю… без комбинезона?

– Очень просто, – девушка открыла забрало скафандра, – вот по этой родинке. А на левой руке будет браслет из бирюзы. Под цвет моих удивительных глаз.

Лариса послала Вадиму воздушный поцелуй и засмеялась.

– Странный ты, Вадик. Очень странный.

Мужчина упаковывал установку для транспортировки в ремонтный цех, перекатывая во рту имя Лариса, невольно рифмуя его: ириска, расписка, сосиска, пи…

Идиот! Как можно до такого додуматься!

Мысли как заезженная пластинка кружились по спирали, набирали высоту, но концентрировались на малюсенькой груди, на оживляющих их аппетитные изгибы сверкающих капельках пота.

Теперь ещё на губах, на родинке, на зелёных, голубых и лазурных оттенках смеющихся глаз, которые манили, словно порция мороженого в июльский полдень.

Вадим мысленно облизывался, чувствуя себя полным идиотом, утерявшим способность мыслить как верный муж и глава семейства.