Разговоры о (не)серьезном

И меня будто током ударило. Какая же я дура. Вела себя, действительно, как глупая девчонка. Тоже мне обидели мышку, накакали в норку. Пора становиться взрослой.

— Прости папа! Я дура.

Я улыбнулась, кивнула куда-то наверх и тоже ушла. Надо было идти.

Врачебная тайна

В. Л. Михайлову

Сердце Ивана Семеновича давно не поддерживало его чрезмерно насыщенной жизни, а особенно пристрастия к сигарам. И, как могло, подавало сигналы своему носителю, дескать, поимей совесть, пока совсем фригидной не стала. Все зря…

Иван Семенович, видный художник, заснул после очередного высокохудожественного (проходил на верхнем этаже Дома культуры) банкета дома, в своей постели, а проснулся на больничной койке с капельницей в вене. Не разобрав сначала, отчего такая разительная перемена, он вскоре просек, что это не сон, он действительно лежит в одноместной палате с окошком в сад и капельницей в вене.

Иван Семенович собрался было начать переживать со свойственной всем творческим людям глубиной и надрывностью, но не успел.

Словно двое из ларца, в двери появились Врач и медсестра. Вернее, Иван Семенович догадался, что Врач и медсестра, ибо других предположений не было. Медсестра в розовой мини-юбке убрала капельницу.

— Почему я в больнице? — возмутился Иван Семенович, уставившись Врачу в пуговицу на животе.

— Скажите спасибо, что не на том свете. — хохотнул собственной шутке тот — Манечка, капельницу завтра в то же время, помнишь?

— А как же, Аркадий Петрович. — она вильнула розовым лоскутком и скрылась.

— Лечить вас будем, Иван Семенович, — проговорил Врач, — Вернее, от самого себя спасать.

То ли Иван Семенович был после капельницы не в себе, то ли глюк, только он явственно увидел, как черты лица Врача все перекосились, как свежая глина и вылепились на нем черты самого Ивана Семеновича.

— Бред. — подумал Иван Семенович.

— Бред, — подтвердил Врач и исчез. Вышел.

— От чего вы хоть меня лечите? И как я в больницу попал? — каждый раз не унимался Иван Семенович.

— Пытаемся спасти знаменитого художника! — только и был ответ. Ни медсестры, ни розовой мини-юбки Иван Семенович больше не видел.

— Что это за лекарство, что от него глюки идут? — не выдержал под конец Иван Семенович, когда отчетливо увидел, что Врач уже совсем обрел его облик. Сначала, словно работал невидимый скульптор, перекроились губы и нос, из «врачебных» тонких стали одутловатыми и полными, а глаза приняли разрез, свойственный художнику всю сознательную жизнь. За ними изменился овал лица, форма черепа, волосы, туловище. И вот уже перед Иваном Семеновичем стояла его точная копия, только в белом халате.

— Что происходит?! — вскочил художник, глядя и в зеркало и обнаружив там вместо себя Врача.

— А то, Иван Семенович, что так лучше будет. Я всю жизнь мечтал художником стать, да только таланта не хватило. А у вас и талант, и известность. Только мозгов мало. И те пропиваете. А у вас сердце слабое. Ну уж я о нем позабочусь. Да и вам на моем месте лучше будет. С вашей любовью к спирту.

— Я жаловаться буду. — пискнул бывший Иван Семенович. — Я — заслуженный художник.

— Семеныч, тебя как подменили. Зазнался, не пьешь, не куришь. Слышал, выставку тебе во Франции готовят. — известный иллюстратор детских журналов затянулся четвертой по счету сигаретой.

— Да так, сон один приснился. — отмахнулся художник.

Чашка чая.

Я шел по заснеженной улице, потягивая сигарету. В лицо дул колкий ветер со снегом, но я был в капюшоне, а сигарета не гасла, наполняя мои легкие теплым ароматным дымом, да и я был тепло одет, и вопреки погоде, настроение выдалось удивительно приподнятое.

Она все-таки ушла. Просто, без шума, без лишнего сотрясания воздуха ненужными словами, просто сказала «Пока» и аккуратно, одним пальчиком, захлопнула за собой дверь. Без злости, разочарования, облегчения, раздражения, просто НИКАК, совершила акт закрытия двери. Я даже не слышал, как она спускается по лестнице, хотя так и стоял в коридоре, разинувши рот, как медная трехногая жаба. Она просто растворилась, исчезла, закрыв дверь. Ощущение, что пришла она ко мне из какого-то своего мира и ушла туда же. Появилась — «Привет» и ушла — «Пока». Как чашку чая выпила.

Мне вдруг захотелось кофе. Не то, чтобы я подумал: «А не выпить ли мне в такую погоду чашечку горячего кофейку», нет. И даже не то, чтобы я захотел почувствовать его терпкий вкус и тепло, разливающееся по всему телу горячей волной, тоже нет. Просто в мозге загорелась табличка «Хочу кофе». Как на вокзале прибытие поезда. Я вдруг почувствовал себя собакой Павлова, только немного более высокоорганизованной, мне же кофе захотелось. Причем табличка эта загорелась ни с того, ни с сего, как реклама на самом интересном месте. Может оттого, что сигарета закончилась?… Я не стал ждать повторного сигнала, а начал искать глазами более или менее подходящее место для удовлетворения этого настойчивого требования.