Разговоры Пушкина

"Здесь есть много умного, справедливого, но автор не знает приличий: можно ли о Державине[171] и Карамзине] сказать, что "имена их возбуждают приятные воспоминания", что "с прискорбием видим ученические ошибки в Державине]. Державин все — Державин. Имя его нам уже дорого. Касательно жив[ых] писателей также не могу я, объявленный участником в журнале, согласиться на такие выражения. Я имею связи. Меня могут почесть согласным с мнением рецензента. И вообще не должно говорить о Державине таким тоном, каким говорят об N.N., об S.S. Сим должен отличаться "Московский] Вестник". Оставьте одно общее суждение".

М. П. Погодин кн. В. Ф. Одоевскому. Публ. И. А. Бычкова. PC 1904, № 3, стр. 705–706.

Вторая половина марта.

Пушкин приехал к кн. Зинаиде Александровне Волконской… У одной из статуй отбили руку. Хозяйка была в горе. Кто-то из друзей поэта вызвался прикрепить отбитую руку, а Пушкина попросил подержать лестницу и свечу…

"Нет, нет, — закричал Пушкин, — я держать лестницу не стану. Ты — белокурый. Можешь упасть и пришибить меня на месте"[172].

В. А. Нащокина. Воспоминания о Пушкине и Гоголе. Иллюстрированное приложение к "Новому Времени" 1898, № 8115, стр. 6.

В 1827 году, когда мы издавали "Московский Вестник", Пушкин дал мне напечатать эпиграмму:

Лук звенит, стрела трепещет…[173]

Встретясь со мной дня через два по выходе книжки, он сказал мне: "А как бы нам не поплатиться за эпиграмму". — Почему? — "Я имею предсказание, что должен умереть от белого человека или от белой лошади. N.N. (Пушкин назвал тогда по имени лицо, на которое написана эпиграмма) может вызвать меня на дуэль, а он не только белый человек, но и лошадь".

М. Погодин. К предсказаниям о Пушкине. РА 1870, стр. 1947. Ср. А. Н. Муравьев. Знакомство с русскими поэтами, Киев 1871, стр. 13–15.

После марта.

[У Н. О. и С. Л. Пушкиных].

… Мы говорили о Льве Сергеевиче[174], который в то время служил на Кавказе, и я, припомнив стихи, написанные им ко мне, прочитала их Пушкину… Пушкин остался доволен стихами брата и сказал очень наивно: "И он тоже очень умен. И a aussi beaucoup d'esprit!".

А. П. Керн. Майков, стр. 248.

Середина апреля.

"Как вы смели отозваться неуважительно об этой особе? — задорно сказал он [В. Д. Соломирский][175] — Я хорошо знаю графиню, это во всех отношениях почтенная особа, и я не могу допустить оскорбительных об ней отзывов".

"Зачем же вы не остановили меня, когда я только начинал рассказ? — отвечал Пушкин. — Почему вы не сказали мне раньше, что вы знакомы с графиней Бобринской][176]. А то вы спокойно выслушали весь рассказ и потом каким-то Дон-Кихотом становитесь в защитники этой дамы и берете ее под свою протекцию"…

М. И. Семевский. К биографии Пушкина. РВ 1869, № 11, стр. 81–85. Ср. Н. О. Лернер. Несостоявшаяся дуэль Пушкина в 1827 г. PC 1907, № 7, стр. 103. 1 2

1 мая.

К Пушкину… Сказал много лестного: "За вами смотреть надо".

М. П. Погодин. Дневник. ПС, XIX–XX, стр. 86.

Лето.

[В лодке на Неве].

… Мы заговорили о Веневитинове, и он сказал "Pourquoi l'avez vous laisse mourir?[177] II etait aussi amoureux de vous, n'est ce pas?" [Почему вы допустили его умереть? Он тоже был влюблен в вас, не правда ли?].

А. П. Керн. Майков, стр. 248,

15 сентября.

Михайловское.

Обедал я у Пушкина в селе его матери[178] … Говоря о недостатках нашего частного и общественного воспитания, Пушкин сказал: "Я был в затруднении, когда Николай спросил мое мнение о сем предмете. Мне бы легко было написать то, чего хотели, но не надобно же пропускать такого случая, чтоб сделать добро. Однако я, между прочим, сказал, что должно подавить частное воспитание. Несмотря на то, мне вымыли голову"[179].

А. Н. Вульф. Дневник. Майков, стр. 176–178.

Играя на биллиарде, сказал Пушкин: "Удивляюсь, как мог Карамзин написать так сухо первые части своей "Истории", говоря об Игоре, Святославе. Это героический период нашей истории. Я непременно напишу историю Петра I, а Александрову — пером Курбского. Непременно должно описывать современные происшествия, чтобы могли на нас ссылаться. Теперь уже можно писать и царствование Николая и об 14 декабря".

А. Н. Вульф. Дневник. Майков, стр. 178.

Октябрь.

Недавно был литературный обед, где шампанское и венгерское вино пробудили во всех искренность… Пушкин сказал: "Меня должно прозвать или Николаевым, или Николаевичем, ибо без него я бы не жил. Он дал мне жизнь и, что гораздо более, — свободу: виват!".

Из записки фон Фока[180].

Б. Л. Модзалевский. Пушкин под тайным надзором, СПб., 3-е изд., 1925, стр. 73.