Нахожу Пушкина еще в утреннем домашнем костюме, к как-то страшно расстроенного и взволнованного. Говорю ему о своем деле, а он в это время беспрерывно перебегает от дивана к двери комнаты, почти смежной с переднею комнатой.
Ну, вижу: у него какая-то особенная забота и поднимаюсь уже уйти; но он удерживает меня и с видимым волнением говорит отрывисто:
"Хорошо… Хорошо, Николай Михайлович… Рад тебе пособить… Сейчас, сейчас еду…"
Но вдруг, как бы вспомнив что-то, прибавляет:
"Ах, брат!.. Теперь нельзя… Да постой!.. Он [С. С. Уваров], кажется, знает тебя…"
Видя его тревожное состояние, говорю ему:
"Ну, Александр Сергеевич, не во-время я к тебе заехал; лучше побываю на-днях".
"Ничего… Ничего, любезный мой! — отвечает он. — Как там знать, что будет после?.. Сегодня я его не увижу… Так лучше напишу…"
И вот поспешно взял он из-под пресс-папье бумагу и начал писать записку к С. С. Уварову, по-французски.
Замечаю, что за начальным словом: "Monsieur", выведенным дрожащею рукой, следуют еще две фразы, которые вскоре зачеркиваются. Вдруг он встает и говорит мне:
"Не дивись, что я киплю душой… Знаешь мою горячность… До сих пор… не умею владеть… собой… Экое дело! Не пишется… Да лучше увижусь… Скажу, скажу ему…"
Я поторопился взять шляпу, а он, при прощании, как будто со слезами на глазах поцеловал меня.
За несколько часов до дуэли он говорил д'Аршиаку, секунданту Геккерена, объясняя причины, которые заставили его драться: "Есть двоякого рода рогоносцы; одни носят рога на самом деле; те знают отлично, как им быть; положение других, ставших рогоносцами по милости публики, затруднительнее. Я принадлежу к последним".
"II у a deux sortes de cocus, disait-il a d'Archiac, le temoin de son adversaire, en lui expliquant les motifs, de son duel: ceux qui le sont de fait, ceux-la savent a quoi s'en tenir, et ceux qui le sont par la grace du public, leur position est plus embarassante. C'est mon cas" [Секунданту противника своего, д'Аршиаку, говорил он, объясняя причины поединка: "Есть два рода рогоносцев: одни в самом деле таковы, и они знают, как им быть; другие суть рогоносцы по милости публики, и положение их более затруднительно. Это мой случай"].
II disait…: "II у a deux sortes de maris trompes — ceux, qui les sont de fait, savent a quoi s'en tenir; le cas de ceux, qui ne les sont que par la grace de public, est plus embarassant, et c'est le mien" [Он сказал: "Есть два рода обманутых мужей: те, которые фактически обмануты, знают, что об этом думать; положение тех, которых считает обманутыми общество, самое тягостное, и это именно мое положение"].
За час до дуэли.
Depuis le commencement de cette affaire, — говорил он за час до поединка д'Аршиаку, секунданту Геккерена, — le seul moment de repit que j'aie eu, c'est celui, ou j'ai ecrit cette lettre[428]
[С начала этого дела я вздохнул свободно только когда писал это письмо].Пушкин остановил Данзаса и сказал: "Данзас, я ехал к тебе, садись со мной в сани и поедем во французское посольство, где ты будешь свидетелем одного разговора"… После обыкновенного приветствия с хозяином [д'Аршиаком], Пушкин сказал громко, обращаясь к Данзасу: "Je vais vous mettre maintenant au fait de tout", и начал рассказывать ему все, что происходило между ним, Дантесом и Геккереном. Пушкин окончил свое объяснение следующими словами: "Maintenant la seule chose, que j'ai a vous dire, c'est que si Taffaire ne se ter-mine pas aujourd'hui meme, la premiere fois que je se rencontre Heckerene, pere ou fils, je leur cracherai a la figure".
Тут он указал на Данзаса и прибавил:
"Voila mon temoin".
Потом обратился к Данзасу с вопросом:
"Consentez vous?"
После утвердительного ответа Данзаса, Пушкин уехал. ["Я хочу теперь посвятить вас во все". — "Теперь единственное, что я хочу вам сказать — это то, что, если дело не окончится сегодня же, то в первый же раз, когда я встречу Геккерена, отца или сына, я им плюну в лицо". — "Вот мой секундант". — "Согласны ли вы?"].
На Неве Пушкин спросил Данзаса шутя: "Не в крепость ли ты везешь меня?" — Нет, — отвечал Данзас: — через крепость на Черную речку самая близкая дорога[429]
.[По пути от кондитерской Вольфа к месту дуэли].
По дороге им [Пушкину и Данзасу] попались едущие в карете четверней граф И. М. Борх[430]
с женой, ур. Голынской. Увидя их, Пушкин сказал Данзасу: "Voila deux menaces exemplaires" [Вот две образцовых семьи] и, заметя, что Данзас не вдруг понял это, он прибавил: "Ведь жена живет с кучером, а муж — с форейтором".