"Батюшка, Александр Сергеевич, исполать вам! Что за прелесть вы подарили нам! — говорил с обычными ужимками Греч. — Ваша "Капитанская дочь" чудо как хороша! Только зачем это вы, батюшка, дворовую девку свели в этой повести с гувернером?. Ведь книгу-то наши дочери будут читать!.." — "Давайте, давайте им читать!" — говорил в ответ, улыбаясь, Пушкин. Вошли. За столом на председательском месте, вместо заболевшего Уварова, сидел кн. М. А. Дондуков-Корсаков, лучезарный, в ленте, в звездах, румяный и весело, приветливо поглядывал на своих соседей академиков и на публику…
"Ведь вот сидит довольный и веселый, — шепнул Пушкин г. Краевскому, мотнув головой по направлению к Дондукову, — а ведь сидит-то на моей эпиграмме! Ничего, не больно, не вертится!"
… Краевский приносит Пушкину корректуру "Современника" — "Некогда, некогда, — говорит Пушкин, — надобно ехать в публичное заседание Академии. Хотите? Поедем вместе: посмотрите, как президент и вице-президент будут торчать на моей эпиграмме"[416]
.Конец года.
Барон Геккерен… один раз на балу поднял ключик от часов, оброненный поэтом, и подал его Пушкину с заискивающей улыбкой. Эта двуличность так возмутила прямодушного, вспыльчивого поэта, что он бросил этот ключик обратно на пол и сказал Геккерену с злой усмешкой: "Напрасно трудились, барон!"
Под конец его жизни, встречаясь очень часто с его женою, которую я искренно любил и теперь люблю, как очень хорошую и добрую женщину, я раз как-то разговорился с нею о комеражах, которым ее красота подвергает ее в обществе; я советовал ей быть как можно осторожнее и беречь свою репутацию, сколько для себя самой, столько и для счастья мужа при известной его ревнивости. Она верно рассказала об этом мужу, потому что, встретясь где-то со мною, он стал меня благодарить за добрые советы его жене. — "Разве ты и мог ожидать от меня другого?" спросил я его. — Не только мог, государь, но признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моей женою.
Декабрь 1836 г. — январь 1837 г.
* Старушка-няня детей Пушкина рассказывала впоследствии, что в декабре 1836 г. и в начале января 1837 г. Александр Сергеевич был словно сам не свой: он или по целым дням разъезжал по городу, или, запершись в кабинете, бегал из угла в угол. При звонке в прихожей выбегал туда и кричал прислуге: "Если письмо по городской почте — не принимать", а сам, вырвав письмо из рук слуги, бросался опять в кабинет…
PC 1880, № 7, стр. 515, прим.
* Я. не шутя воображал себя поэтом. Решился обратиться к Пушкину и в один прекрасный или непрекрасный день пришел к великому поэту. Когда я входил в переднюю, из кабинета его вышел повар… Я отдал ему тетрадь моих стихов для передачи Александру Сергеевичу, а за ответом хотел зайти через неделю. Но не успел пройти и сорока шагов от дому, где жил Пушкин, как тот же самый повар остановил меня:
"Пожалуйте к барину, он вас покорнейше просит".
"Очень благодарен. Неужели же он успел что-нибудь прочесть в моей тетради?"
"Да-с, он заглянул в нее".
Едва вошел я опять в переднюю, тотчас услышал голос Пушкина. Он вскрикнул:
"Василий, это ты?"
"Точно так, я", отвечал повар.
"А г. Облачкин?"
"Здесь".
"Пожалуйте сюда, пожалуйте", звал меня Пушкин, и голос его был до того радушен и до того симпатичен, что я весь затрепетал от радости и никогда не забуду этой счастливой минуты…
Когда я объяснил ему свое несчастие [по службе], тогда он посоветовал написать просьбу…
"Только смотрите, — примолвил он очень серьезно, — напишите просьбу прозой, а не стихами".
Я невольно улыбнулся.
Пушкин заметил мою улыбку и захохотал во весь голос, беспечно, с неподражаемой веселостью:
"Я вам сделал это замечание насчет просьбы затем, что когда-то деловую бумагу на гербовом листе я написал стихами, и ее не приняли в присутственном месте. Молод был, очень молод, так же, как и вы теперь молоды, очень молоды и пишете стихи, так, пожалуй, по привычке вместо прозы напишете стихами, и уж тогда, делать нечего, второй раз придется вам писать просьбу прозой. А писать просьбы дело очень скучное и неприятное. Да и временем нужно дорожить. Впрочем, это в сторону, напишите просьбу, да поскорей приходите ко мне, а я за вас буду хлопотать".
Я поклонился ему и поблагодарил за участие… и вдруг, ни с того, ни с сего, точно кто-нибудь вместо меня проговорил:
"Александр Сергеевич, вы мои стихи напечатаете в вашем "Современнике"?"
"Напечатаю, напечатаю. Приходите же ко мне, непременно с просьбой, и чем скорее, тем лучше".
"Благодарю вас. Мое почтение".