Разговоры Пушкина

М.П. Погодин С.А. Соболевскому. Барсуков, II, стр. 64.

Шевырев как был слаб перед всяким сильным влиянием нравственно, так был физически слаб перед вином, и как немного охмелеет, то сейчас растает и начнет говорить о любви, о согласии, братстве и о всякого рода сладостях; сначала в молодости, и это у него выходило иногда хорошо, так что однажды Пушкин, слушая пьяного оратора, проповедующего довольно складно о любви, закричал: «Ах, Шевырев, зачем ты не всегда пьян!»

С.М. Соловьев. Записки, [Птг., 1915], стр. 48.

Москва

Ее пленительные очи
Светлее дня, чернее ночи…

и пр.

то Пушкин вскочил с места и сказал чуть не вслух:

– Совсем заставил меня забыть, что я в театре.

Е.П. Шумилова-Мочалова. Воспоминания. ИВ 1896, № 10, стр. 102.

Около 1827 г.

…Когда Дельвиг объявил, что меньшой [его брат][152] уже сочинил стихи, он [Пушкин] пожелал их услышать, и малютка-поэт, не конфузясь нимало, медленно и внятно произнес, положив обе ручонки в руки Пушкина: «Индиянди, Индиянди, Индия! Индиянда, Индиянда, Индия!» Александр Сергеевич, погладив поэта по голове, поцеловал и сказал: «Он точно романтик».

А.П. Виноградская (Керн). Отрывок из записок. Воспоминания о Пушкине, Дельвиге и Глинке. «Семейные вечера», ст. возр. 1864, № 10, стр. 681.– Ср.: ПС V, стр. 151–152.

Однажды пригласил он [Пушкин] несколько человек в тогдашний ресторан Доминика и угощал их на славу. Входит граф Завадовский[153] и, обращаясь к Пушкину, говорит:

– Однако, Александр Сергеевич, видно, туго набит у вас бумажник!

– Да ведь я богаче вас, – отвечает Пушкин. – Вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный с тридцати шести букв русской азбуки.

Кн. А.Ф. Голицын-Прозоровский [по записи П.И. Бартенева][154]. РА 1888, III, стр. 468.

…Стихами и рисунками в моем альбоме Пушкин не ограничился. Он имел терпение скопировать все росчерки и наброски пером на бумажной обложке переплета: подлинную взял себе, а копиею подменил ее, и так искусно, что мы с графинею[155] долгое время не замечали этого «подлога»…

– Зачем вы это сделали? – спрашивали мы его.

– Старую обложку я оставил себе на память! – смеялся милый шалун.

А.М. Каратыгина[156]. Воспоминания. РС 1880, № 7, стр. 568.

Когда хоронили жену [Ф.Ф.] Кокошкина[157] (урожденную Архарову)[158] и выносили ее гроб мимо его кабинета, куда отнесли лишившегося чувств Федора Федоровича, дверь вдруг отворилась, и на пороге явился он сам, с поднятыми на лоб золотыми очками, с распущенным галстухом и с носовым платком в приподнятой руке:

– Возьми меня с собою, – продекламировал он мрачным голосом, вслед за уносимым гробом.

– C’est la sc`ene la plus r'eussie de toutes, celles que je lui ai vu repr'esenter! [Из всех сцен, им разыгранных, это была самая удачная!], – заключил свой рассказ Сергей Львович Пушкин[159].

Когда я потом рассказывала это Александру Сергеевичу, он заметил, смеясь:

– Rivalit'e de m'etier [Соперничество по ремеслу].

А.М. Каратыгина. Воспоминания. РС 1880, № 7, стр. 573–574.

1827 г. Москва

[В юности Пушкин], конечно, не мог быть равнодушен к шестнадцатилетней девочке.

– Vous aviez seiz ans, lorsque je vous ai vue, – говорил он мне впоследствии, – pourquoi ne me l’avez vous pas dit.

– Et alors? – смеялась я ему.

– C’est que j’adore ce bel ^age!

[ «Вам было 16 лет, когда я вас видел, зачем вы мне не сказали, что вам 16 лет?» – «Что же из этого?» – «То, что я обожаю этот прелестный возраст»].

А.М. Каратыгина. Воспоминания. РС 1880, № 7, стр. 567.

[Малый театр]

В тот вечер играли комедию Мариво «Обман в пользу любви»[160] (Les fausses confidences) в переводе П.А. Катенина. Он привел ко мне в уборную «кающегося грешника», как называл себя Пушкин. «Размалеванные брови…» напомнила я ему, смеясь.

– Полноте, бога ради, – перебил он меня, конфузясь и целуя мою руку, – кто старое помянет, тому глаз вон! Позвольте мне взять с вас честное слово, что вы никогда не будете вспоминать о моей глупости, о моем мальчишестве?!

А.М. Каратыгина. Воспоминания. РС 1880, № 7, стр. 571.

Встретившись с Максимовичем на обеде у С.С. Уварова[161], Пушкин сказал последнему: «Мы г. Максимовича[162] давно считаем нашим литератором; он подарил нас малороссийскими песнями».