На бале у Ла-Ферроне[183] все и даже сам государь были в мундире и в ленте; один Пушкин был во фраке. Он проходил близко мимо государя. Государь остановил и спросил его: «Кто ты такой?» – «Я Пушкин». – «Я не знаю, кто ты такой?» – «Я дворянин Пушкин». – «Вздор! Если бы ты был дворянином, ты бы явился в дворянском мундире; ты видишь, все в мундирах, ты один во фраке».
Пушкин, разговаривая со мной о знакомом уже ему издателе «М[осковского] Телеграфа» [Н.А. Полевом], сказал, между прочим: «Я удивляюсь, как этот человек попадает именно на то, что может быть интересно!»
Он был, как все игроки, суеверен, и раз, когда я попросила у него денег для одного бедного семейства, он, отдавая последние пятьдесят рублей, сказал: «Счастье ваше, что я вчера проиграл».
Осенью он обыкновенно удалялся на два и три месяца в деревню[184]… Однажды он взял с собой любовницу. «Никогда более не возьму никого с собою, – говорил он мне после, – бедная Лизанька едва не умерла со скуки: я с нею почти там не виделся».
Когда Пушкин принес их [стихи «Вы избалованы природой»][186] матушке[187], они были без подписи; на вопрос матушки: зачем он не подписал своего имени – он отвечал, как будто оскорбленный этим требованием: «Так вы находите, что под стихами Пушкина нужна подпись? Проститесь с этим листком: он недостоин чести быть в вашем альбоме».
…Тогда только что вышел во французском переводе роман Манцони[188] «I promessi sposi» («Les fianc'es»), он [Пушкин] говорил о них:
– Je n’ai jamais lu rien de plus joli. [Я никогда не читал ничего более прелестного.]
Обед прошел очень весело; князь Эристов[190] был, как говорится, в ударе и сыпал остротами и анекдотами эротического пошиба. Все хохотали до упаду; один только Пушкин оставался невозмутимо серьезным и не обращал, по-видимому, никакого внимания на рассказы князя. Вдруг, в самом разгаре какого-то развеселого анекдотца, он прервал его вопросом:
– Скажи, пожалуйста, Дмитрий Алексеевич, какой ты советник: коллежский или статский?
– Я статский советник, – отвечал несколько смущенный князь, – но зачем понадобилось тебе это знать?
– Затем, что от души желаю скорее видеть тебя «действительным» статским советником, – проговорил Александр Сергеевич, кусая губы, чтобы не увлечься примером присутствовавших, оглашавших столовую дружным смехом, почин которого был сделан князем Эристовым.
…Мы вместе с Александром Сергеевичем имели поручение от его матери Надежды Осиповны, принять и благословить образом и хлебом новобрачных Павлищева и сестру Пушкина, Ольгу[191]… Доргой Александр Сергеевич, грустный, как всегда бывают люди в важных случаях жизни, сказал мне, шутя: «Voil`a pourtant la premi`ere fois que nous sommes seuls – Vous et moi». – «Et nous avons bien froid, n’est ce pas?» – «Oui, Vous avez raison, il fait bien froid – 27 d'egr'es» [ «Итак, вот первый раз, что мы одни – вы и я». – «И мы сильно замерзли, не правда ли?» – «Да, вы правы, очень холодно – 27 градусов»], а сказав это, закутался в свой плащ, прижался в угол кареты – и ни слова больше мы не сказали до самой временной квартиры новобрачных.
Увидевши меня по приезде из Москвы, когда были изданы две новые главы «Онегина»[192], Пушкин желал знать, как встретили их в Москве. Я отвечал:
– Говорят, что вы повторяете себя: нашли, что у вас два раза упомянуто о битье мух[193].
Он расхохотался, однако спросил:
– Нет, в самом деле говорят это?
– Я передаю вам не свое замечание, скажу больше: я слышал это из уст дамы.
– А ведь это очень живое замечание: в Москве редко услышишь подобное, – прибавил он.