Разговоры Пушкина

Пушкин. Ни «Мизантропа», ни «Тартюфа», ни «Дон Жуана», даже и мелкие буржуа не поймут их. Вольтер тоже никогда не проникал в народ, так же как Скаррон, Мольер, Рабле. Через пятьдесят лет Вольтера не будут читать даже в высшей буржуазии. Но все эти люди оставили след своего ума в литературе, точно так же, как Монтень и Монтескье, у которого я нахожу часто более тонкого ума, чем у Вольтера; я подразумеваю «Персидские письма»; они нисколько не устарели. У французов писатели составляют особую касту, касту литераторов, особый мир – мир литературы, и романтики поступают в этом отношении точно так же, как их предшественники.

Одоевский. Однако же все они настоящие французы.

Пушкин. Согласен, но не все они галлы. Ум галла совершенно не то, что французский ум, точно так же, как Монтень, Рабле, Лафонтен не то, что Вольтер, Дидро и Бомарше. Когда в XVIII веке французский ум дошел до своего высшего расцвета, он начал вышучивать: а в этом нет ничего народного, так как народ никогда не вышучивает; Рабле не вышучивает, а шутит, его неприличные выражения не развратны, а только грубы, как и все народные шутки, в XVIII же столетии развращенность была утонченная. Она сделалась французским духом века Вольтера и даже духом тогдашнего остроумия. Никто так не вышучивал, как Вольтер, и он создал этот род литературы. В своих статьях о театре он преподнес превосходные советы, а в собственных пьесах он не соблюдает правил, предписанных им драматическим писателям.

Хомяков. Мы должны писать для народа.

Пушкин. Это так же трудно, как писать для детей или для юношей и не быть ни грубым, ни скучным. У народа есть своя литература, или трогательная, или грубая, часто сатирическая и даже юмористическая. То, что называется буржуазным романом и театром, не будет особенно полезным для народа, потому что хотя в произведениях этого рода и проявляется иногда идеализм, но все-таки в них ужасно много материализма. А между тем лучше давать народу идеалы, чем житейскую пошлость. У Мольера меня восхищает то, что он, кроме салонов, сумел так хорошо описать и современную буржуазию; его Хризалы и Жеронты существуют до сих пор, и притом они настоящие продукты почвы…

Одоевский. Объясните вашу фразу: французская литература не пошла дальше прихожей.

Пушкин. Это по поводу XVII и XVIII веков; я говорил про прихожую короля, так как литература не проникла в народные массы. В Англии Шекспира играют на фермах, в Италии «Иерусалим» поется на лагунах, в Германии поэзия началась с башмачника Ганса Сакса, я говорю о народной литературе. Они взяли старые поэмы от скандинавских готов, от норманнов, от провансальцев. Ганс Сакс – настоящий тевтон.

Хомяков. Ты считаешь народ материалистом?

Пушкин. Его материальная обстановка слишком тяжела и делает его материалистом, – это совершенно естественно. Впрочем, я думаю, что мы никогда не дадим ему ничего лучше Писания. Я убежден, что народ более всего склонен к религии, потому что инстинкт веры присущ каждому человеку. Это имеет свою очевидную причину: то, что человек чувствует, для него существует, и это и есть действительность. Веришь – чувством, надеешься – врожденной потребностью жить, любишь – сердцем. Вера, надежда и любовь – естественные чувства для человека, но они сверхъестественного порядка, точно так же, как и рассудок, совесть и память… хотя и животные имеют память или, скорее, чутье; но я говорю о памяти, которая устанавливает отношение между предметом и мыслью или чувством. Все это, безусловно, сверхъестественно: я хочу этим сказать, что все это стоит вне определенных и правильных законов материи и не зависит от нее, потому что материя подвергается этим законам, а сверхъестественное – нет. Человек очень непостоянен, изменчив, полон противоречий, но его нравственные условия постоянно управляются его волей, у него есть выбор действий. И он рожден с инстинктом сверхъестественного, которое находится в нем самом, – вот почему народ везде склонен к религии. Я хочу этим сказать, что он чувствует, что Бог существует, что Он есть высшее существо вселенной, одним словом, что Бог есть. Этот инстинкт существует и у диких народов. Мы слишком мало знаем о их происхождении; может быть, народы, которых мы считаем первобытными, просто выродившиеся и одичавшие, но это ничего не меняет в том, что я утверждаю…

Хомяков. Тебя обвиняли в атеизме, и мне хотелось бы знать, чему тебя учил твой англичанин, – ты брал у него уроки?