Я обвила его шею руками, а он просунул руку мне между ног, чтобы войти в меня. Прежде мы всегда пользовались презервативами, и теперь все ощущалось по-другому или, может, он вел себя по-другому. Его кожа покрылась испариной, дыхание сбилось. Я чувствовала, как тело мое раскрывается и закрывается, точно цветок в ускоренном видео, который распускает и собирает лепестки, это было настолько реально, что походило на галлюцинацию. Ник чертыхнулся и добавил: Фрэнсис, я не думал, что будет так приятно, прости. Его мягкие губы были так близко. Я спросила, ты что, сейчас кончишь, он на миг задержал дыхание и произнес: прости, прости. Я подумала о его коварном желании оплодотворить меня, о том, какой наполненной и огромной я себя почувствую, как он будет касаться меня с гордостью и нежностью, и тут услышала собственный голос: все хорошо, я этого хочу. Было странно и очень приятно, а он говорил, что любит меня, я помню. Он шептал мне на ухо: я тебя люблю.
Подходил срок сдачи сразу нескольких эссе, и я составила себе жесткое расписание. По утрам, до открытия библиотеки, сидя в постели, я вносила в рассказ правки, предложенные Льюисом. Я видела, как мой рассказ приобретает форму, разворачивается, вырастает, приобретает цельность. Затем я принимала душ, надевала просторный свитер и весь день занималась в колледже. Часто я обходилась без еды до позднего вечера, дома варила пару пригоршней пасты, съедала ее с оливковым маслом и уксусом и засыпала, порой даже не раздеваясь.
Ник начал репетировать «Гамлета», а по вторникам и пятницам после работы приезжал ко мне. Как-то он попенял, что у меня на кухне вечно шаром покати, а я саркастично ответила, что вообще-то я на мели, и он ответил: что, правда? Прости, я не знал. С тех пор он начал приносить с собой еду. Он приносил свежий хлеб из пекарен Темпл-Бара, банки малинового джема, упаковки хумуса и сливочного сыра. Наблюдая, как я все это поедаю, он спросил: ты что, совсем обнищала? Я пожала плечами. После этого он начал приносить и класть в холодильник куриные грудки и пластиковые лоточки с фаршем. Теперь я чувствую себя содержанкой, сказала я. Он ответил что-то вроде: слушай, не хочешь готовить их завтра – положи в морозилку. Мне казалось, я должна посмеиваться и подшучивать над этими съедобными подношениями, потому что, если бы Ник догадался, что я реально сижу без денег и живу на хлебе и джеме, которые он приносит, ему бы стало дико неловко.
Бобби, похоже, была довольна, что Ник тусуется у нас, отчасти потому, что от него была польза. Он показал, как починить текущий кран на кухне. Мужчина в доме, съязвила она. Однажды, пока он готовил на всех ужин, я услышала, как он болтает по телефону с Мелиссой, обсуждая ее стычку с редактором и заверяя, что тот ведет себя «совершенно неразумно». По большей части Ник попросту кивал, переставляя кастрюли на плите, и приговаривал: угу, понимаю. Он охотно брал на себя роль слушателя, задающего умные вопросы: мол, я весь внимание. Так он чувствовал себя нужным. В тот раз по телефону он был просто великолепен. Я не сомневалась, что Мелисса позвонила ему сама.
По ночам мы допоздна разговаривали, порой пока сквозь жалюзи не начинал пробиваться свет. Однажды я сказала ему, что участвую в программе финансовой поддержки студентов, чтобы оплатить учебу. Он удивился и тут же сказал: прости мое удивление, я такой невежда. Мог бы и догадаться, что не все родители в состоянии платить.
Вообще-то мы не бедные, сказала я. Я не защищаюсь, просто не хочу, чтобы ты думал, будто я выросла в нищете или типа того.
Разумеется.
Знаешь, мне правда кажется, что я отличаюсь от вас с Бобби. Может, разница и невелика. Но я стесняюсь хороших вещей, которые у меня есть. Например, ноутбука, хотя он и подержанный – достался мне от двоюродного брата. Но мне все равно неловко, что он мой.
Ты имеешь право на хорошие вещи, сказал Ник.
Я двумя пальцами прихватила пододеяльник. Ткань была жесткая, шершавая, совсем не такая, как египетский хлопок в доме Ника.
Отец порой забывает отправить мне перевод, сказала я.
Да ты что?
Да. И сейчас я типа совсем без денег.
Ты серьезно? – сказал Ник. На что ты живешь?
Я потерла пододеяльник пальцами, чувствуя волокна ткани. Ну, Бобби разрешает брать кое-что у нее, сказала я. А ты приносишь еду.
Фрэнсис, это бред какой-то, сказал он. Почему ты молчала? Я могу дать тебе денег.
Нет-нет. Ты же сам говорил, что это будет дико. Ты говорил, тебя смущает, что это не очень-то этично.
Меня гораздо больше смутит, если ты умрешь с голоду. Слушай, вернешь, если захочешь, можем считать, что это в долг.