А потом мы сидели на кухне при свечах. Дом затихал. Не надрывался телевизор за перегородкой стены, не хлопали дверью в подъезде, не стучали каблуками на лестнице, не прыгали, сотрясая люстру, дети этажом выше. Эта тишина была не той, что в первый раз поразила меня на кладбище. Тишина мёртвых несла вечное спокойствие. А здесь было понятно, что спокойствие – временное. И фонари светили на улице, как светлячки, пойманные в спичечный коробок.
Мама с соседкой, тётей Верой, вели взрослые разговоры. Почему-то шёпотом. А я представлял, что нахожусь в недрах огромного животного. Оно спит, отключив свои органы, а я перехитрил его, подогрел воду и пью горячий чай рядом с мамой и её подружкой.
Тётя Вера была безобидной женщиной, но так смешно ругалась, когда её злили. Мальчишки с нашего двора, в том числе и я, знали об этом и не теряли возможности повеселиться. Тётя Вера жила на первом этаже в квартире прямо, и нам нравилось открывать дверь подъезда и с улицы кидать снежки в направлении тёти Веры. Где-то на пятом снежке она вылетала из квартиры и визжала высоким голосом. Если кто-то попадал ей под руку, она могла отлупить его хлопушкой.
Однажды мы с Мишкой возвращались с футбола. Футбольный мяч носить в руках не полагалось, его надо обязательно пинать. Мы открыли дверь в подъезд, и я с размаху заехал по мячу. Он так удачно полетел, что с громким стуком ударился в дверь тёти Веры. Она даже содрогнулась.
Предполагая, что будет дальше, мы взлетели на третий этаж, оставили мяч там, а сами, как ни в чём ни бывало, развернулись и стали спускаться по лестнице.
Разъярённая тётя Вера с хлопушкой в руках, заметив нас, завизжала:
– С ума что ли сошли?! Сейчас вы у меня получите, скотины!
Сделав самые невинные лица, мы оскорбились:
– Да вы что? Мы только что из квартиры вышли.
Тётя Вера замешкалась на пару секунд от нашей «искренности», а потом побежала на улицу.
По стадиону в это время как раз брели ничего не подозревающие Андрей Веков, Денис, Костя и Илья. Издалека увидев взбешённую тётю Веру, летящую к ним с хлопушкой наперевес, они, на всякий случай, решили побежать от неё. Тётю Веру их поведение убедило, что в насилии над дверью виноваты пацаны, и она припустила ещё сильнее. В итоге Илья получил пару тяжёлых ударов по спине.
– Что к чему? – удивлялись Денис, Костя и Илья. – Совсем бабка из ума выжила.
А мы с Мишкой сочувственно кивали.
Брат при исчезновении света убегал в темноту на улицу, а отец сразу ложился на кровать и засыпал, лишь опустив голову на подушку.
Пашка любил спать ещё больше моего отца. Он просыпал сначала школьные занятия, потом – училище, а затем стал опаздывать на работу. Разбудить Пашку вовремя было настоящей проблемой.
С трудом открыв глаза, брат садился на кровати и, свесив голову, сидел так минут десять-пятнадцать. Как только за ним переставали наблюдать и подгонять его, брат валился спать дальше.
Мама будила Пашку и скакалкой, и ледяной водой, и уговорами, и криками. В половине случаев это помогало, но всякое утро начиналось со скандала.
Утренние крики особенно раздражали, если я учился во вторую смену и мог бы спокойно проваляться в кровати часов до десяти-одиннадцати.
Вместо Пашки, конечно, просыпался я и долго ворочался в кровати. Глаза были как липкая бумага, голова тяжёлая, руки и ноги не мои. И вообще плевать бы на всё, только дайте полежать без памяти, в темноте и тепле.
Зимой просыпаться настоящее мучение. Сон более липкий и навязчивый, и выбираться из него нет никакого желания.
В моих снах часто выпадают зубы. Во рту образуются пустоты. Это к смерти. Белые одежды тоже к смерти. И белый конь, и дом без окон, и куриное яйцо, и встреча с умершим родственником.
Мы спускаемся по лестнице, пересекаем двор с аркой и направляемся к детскому саду.
– Я не понял, – говорит Иваныч. – Ты куда нас ведёшь?
– Давайте отрубим Сусанину ногу! – восклицает Жека.
– Они здесь зависают, – объясняет Маленький Бандерлог. – В беседке. Только можно я с вами не пойду? Покажу – и всё?
Иваныч косится на пацана.
– Можно. Только учти: обманешь – я знаю, где тебя искать.
Физиономия у бандерлога такая, точно его уже нашли после его непременного обмана.
– Вон та беседка, видите? – бандерлог показывает на веранду в дальнем углу детсада. – Он там. Высокий такой, и у него шрам над правой бровью. Не ошибётесь.
– Как зовут, ещё раз? – спрашивает Жека.
– Меня?
– Его!
– Лёха Седов. Седой – погоняло.
– Угу, – мычит Жека.
– Ладно, иди, – отпускает пацана Иваныч. – Если что, мы тебе поможем. Очко не дави. Понял?
Бандерлог поспешно кивает и растворяется в арке дома.
Мы идём к беседке, приближаемся к ней сзади. Жека обходит беседку с левой стороны, я с правой. Иваныч обгоняет Жеку и появляется раньше всех в центре.
– Здорово, орлы! – произносит он.
Мы выходим с двух сторон, отрезая орлам пути к бегству.
– Кто из вас Седой?
На скамейке, приклеенной по периметру к стене беседки, сидят на корточках три парня. Одеты в чёрное. Между ними бутылка водки и пачка сока.
– Ну я, – говорит один из парней и поднимается.
Высокий, шрам над бровью – всё сходится, не врёт. Говорит, жуя слова.