Разящий клинок

– Ему в любом случае придется выдержать несколько крупных боев, чтобы взять ваши горы. Нам некуда спешить. Он еще не скоро доберется до нас, – сказал Тапио. Он затряс головой, двинув ею из стороны в сторону – нечеловеческий жест. – Ему понадобится год, может быть, два. И по меньшей мере три до того, как восстание перекатится через западные хребты и затопит нас.

Моган покачала гребенчатой головой.

– С каждой победой его силы будут прибавляться, – настойчиво заявила она. – Уже сейчас Эш прислал ему что-то чудовищное. Созрев, оно станет исключительно мощным. – Она помолчала. – Что, за восстанием на Западе стоит Эш?

– Мне льстит, герцогиня, что ты спрашиваешь меня об Эше, как будто мы ровня. Я понятия не имею о его намерениях. Как и о том, что случилось на Западе, где действуют силы, с которыми я, спасибо Тар, никогда не связывался. – Тапио многозначительно кивнул. – Но о войне и людях, друзья мои, вы судите совершенно верно, и нам, возможно, есть смысл сражаться, как люди. И как Дикие. Возьмете меня в главнокомандующие?

– Жаль, что мой брат не дожил, – улыбнулась Моган. – Но – да.

Другие поочередно кивнули. Теккисмарк издал странный звук, и всех омыло запахом миндаля.

– Он поднимает волну согласия, – пояснила Моган.

– Хорошо, – медленно проговорил Тапио. – Если Шипу так уж хочется связаться с человеческой армией, то у нас есть горы против него.

– Мы можем объединиться с людьми, с которыми он воюет, – подал голос Нита Кван.

Все повернулись к нему.

Голова Моган дернулась, как поплавок, и послышался звук, как будто два дюжих молодца работают двуручной пилой. Герцогиня смеялась.

– Вступить в войну и объединиться с людьми, – сказала она мягко. – Это можно. Мы, последние свободные народы на Западе, заключим с нашими угнетателями союз против своего же сородича.

Тапио перехватил ее взгляд.

– Да, – кивнул он. – Это можно. – Он положил на ее руку свою. – Победа в войне обычно достигается при компромиссе между желанием и поведением по образу и подобию тех, кого презираешь.

Впоследствии Билл Редмид не вспомнил ни голосования, ни даже обсуждения. В памяти осталось лишь то, как появилась Тамсин, принесшая с собой аромат корицы и мяты, а потом все вдруг очутились в зале, танцующие: люди, ирки, медведи, Стражи и один боглин.

Женщины выстроились посередине в круг и начали танцевать против часовой стрелки, сперва поворачиваясь наружу, к мужчинам, а потом – внутрь, друг к дружке, упоенно жестикулируя и выгибаясь, тогда как мужчины кружили, как голодные волки, в противоположном направлении – прихлопывая и поворачиваясь в такт. Редмид обнаружил, что снова танцует с Бесс, а она улыбнулась, и он проникся к ней любовью – взял за руку, а Бесс ответила крепким пожатием и упорхнула, как только мелодия ускорилась и устремилась вверх – слева была Моган, легкая на ногу, справа – Тамсин с ее чарующей улыбкой.

Мужчины покинули большой круг и образовали малые, чтобы окружить центральный женский десятком мелких своих. Редмид очутился позади незнакомого темноволосого коротышки, который беседовал с Тапио, а тот шел следующим. Кружки распались в линию, и Редмид снова поймал за руки Бесс, а Тамсин за спиной рассмеялась.

– Как в старые добрые времена, – сказала она. – Все барьеры сметены, и все танцуют.

Ее смех подхватил коротышка, отиравшийся рядом, и из его ноздрей вырвался дымок.

ХАРНДОН – КОРОЛЕВА

Случается, что делу может помочь только традиция. Безразличие короля – она не сумела найти слово похлеще – могло перерасти в нечто худшее, но ведь и правда сейчас Рождество, а он – великий рыцарь, хороший король и супруг. Привычка быть добрым мужем на Рождество удержала его от действий ужасных, а дальше и день настал.

Королева разослала союзникам дюжину писем. Поскольку война между ее и галлейцев прислугой шла чуть не в открытую, она приняла меры предосторожности, усвоенные на юге при отцовском дворе, и ее подготовка подверглась испытанию.

Началось с мессы, ее посетили леди Альмспенд, леди Эммота и еще десять фрейлин, все в темно-красном бархате и жарких, как огненный дух, горностаевых мехах.

Мессу служили в большом Харндонском соборе, построенном шестью поколениями торговцев шерстью, златоделов, рыцарей и королей. Шпиль возвышался даже над королевским дворцом; центральное окно с витражом, живописавшим муки святого Фомы, считалось одним из красивейших в христианском мире, а когда первые лучи зимнего солнца падали на восточную стену с великолепным изображением Христова Рождества, люди могли легко вообразить, будто они вживую наблюдают сие событие.

А за дверями собора, на площади, томилась в ожидании дюжина оруженосцев-галлейцев, да еще двадцать альбанцев, которые подражали им, как мартышки, вооруженные жезлами и ведрами с грязью. Они отирались у Королевского креста, воздвигнутого бабкой короля по случаю рождения его отца.

Они сочли, что прикрыты толпой, которая какое-то время напирала, и чернь вопила среди прочих эпитетов: «Королева – заморская шлюха!»