Разлюбил – будешь наказан!

Ну, думаю, пошел армейский фольклор. Подмигиваю Антону. Может, думаю, хоть сейчас промелькнет ехидная улыбочка на его несчастном лице? Может, он захочет поржать со мной тихонечко над этими влюбленными карапузиками? Нет, не хочет ржать. Глядит в одну точку.

– …темпераментны, как африканки, – читает полковник.

Я начала улыбаться. Бабуля отмахнулась веером.

– …умны, как немки, и воспитанны, как англичанки.

Татьяна так старалась понять, о чем речь, что ее усилия стали даже внешне заметны.

– …И все это вместе есть в одной, самой дорогой для меня Маше, – он вздохнул и дальше говорил без шпоры, – в моей Маше. Слава богу, я ее все-таки встретил.

Полковник вручил Машке припасенный букет и поцеловал ее консервативные губенки.

Она сидела довольная, как хомяк, попавший на элеватор. Молодец, Машка! Получила компенсацию за то, что на танцы никто не приглашал, за то, что цветы сама себе покупала, за то, что комплиментов не слышала, и за то, что всю жизнь врала, что ей это совсем не нужно. А я ей не верила!

Я верю полковнику, даже сейчас, когда моя любовь умирает у всех на глазах. Да, цветок возле Антона опускает листья. Ну и что? И лицо его бледное превращается в силиконовую маску. Пусть. Пусть моя спальня сегодня достанется Машке. Я буду верить полковнику. Меня устраивает его кредитная история.

– Ой! Ну как же хорошо! – расцвела бабушка и пригубила абрикосовый компотик. – Целый день пью.

– Спасибо вам, – поднялась Танюха, – низкий поклон. Побягу я к ребятишкам.

Она и вправду поклонилась и громко зашептала маме:

– Как благодарить-то? А? Как благодарить?

– Тань, ты Яшку уже забирай, – напомнили ей про козла.

Танькин козел гостил у нас целый год, женился на нашей козе. Пусть бы и жил дальше, нам не жалко, но уж больно вонюч и много жрет.

Яков узнал старую хозяйку. Она привязывала ему веревку, он пихал свою морду ей в живот и эротично покусывал платье, старый развратник.

– Мало тебе одного козла. Ты еще второго держишь, – вспомнила Машка свой старый репертуар.

– Этого мне жалко. А тот… – Танюха махнула рукой, – как у нас дедушка покойник говорил: «Не тот свинья, кто свинья. А тот свинья, кто не свинья, но свинья».

– Правда-правда, – усмехнулся полковник.

Козла вывели. Он поскакал, покачивая своими… В общем, поскакал он по тропинке через огород. Коза поняла, в чем дело, толкнула калитку и ломанулась догонять. Возмущалась, умоляла, всплакнула. Козел обернулся, проблеял невнятное и убежал через грядки.

– Все бабы дуры, – резюмировала Машка, глядя, как мама догоняет толстую козу.

Я не знаю, как и зачем в наш дом попала эта коза, молока она не давала. В козе, как и во многом другом, не было никакого смысла.

41. Музыка кончилась

Вы сейчас упадете – я, юная секс-бомба, уснула одна в гостиной на диване, а ему, черному и пушистому, постелили в маленькой комнате, там, где раньше ночевал мой отец.

Мы лежали в кроватях, разделенные стенкой. Не спали полночи и не могли пошевелиться, связанные присутствием других людей, их логичной бесцеремонностью, своей абсурдной беспомощностью. Мы слушали, как стучат поезда, как ругаются деревенские собаки… Но никто не встал, не сунул руку под одеяло, не сбежал на улицу, под звезды. Нас парализовало. Между нами по-прежнему была тысяча километров.

Конечно, когда Машка с полковником свалили, я закрыла свою дверь на крючок и нажала кнопку магнитофона для конспирации. Но и тогда мы не смогли забыть про эту тысячу верст. Нет, это был не секс. Это был нервный срыв в эротической форме.

Вспыхнул ночник, скрипнула кровать. Так и будет скрипеть, собака. Я опускаюсь на ковер. Антон не помещается в моей комнате, зацепил книжную полку, что-то шмякнулось. Целуюсь со страшным чужим мужиком. Так и хочется спросить: «Вы случайно не Антон?»

Он стягивает с меня лифчик. Какой прогресс, освоил застежки. Зачем он это все делает? Руки у него жесткие, как наручники. Волосы мне зацепил. Смотреть надо! Мне дышать нечем! Пол твердый! Мне спину больно!

Что он так щипается?! Впивается в меня пальцами… Ах, да! Он ищет свой передатчик. Вытащить хочет, чтобы никаких сигналов, никаких следов. Он же не простит себе, что профукал свою любовь, отказался от нее, как послушный мальчик. И поэтому надо ее уничтожить. Растоптать. Выкинуть в окно. Забить себе в мозг и смириться: «Не было никакой любви. Это просто детский летний романчик. Мы росли. Нам хотелось любви. Но это была не любовь».

Антон шарит по моему телу. Спешит. Ищет. Да не найдешь ты теперь ничего! Сухие жесткие губы отпечатываются у меня на лице. Это он так выговаривает мне за то, что я не похожа на королеву. Вытряхнул меня из джинсов. В живот укусил! Больно! Достал презерватив. Ха! Какие у нас отработанные движения. Мощный стал, как танк. Я стукнула его по спине. Слабовато, его нужно бить табуреткой. В темноте Антон усмехнулся, сверкнул черным глазом. Мужик! Сволочь! Животное!