Читаем Размышления и максимы полностью

Не следует однако думать, что самобытность исключает подражание. Я не знаю ни одного великого человека, который не следовал бы образцам. Руссо подражал Маро,[13] Корнель[14] — Лукану[15] и Сенеке,[16] Боссюэ[17] — пророкам, Расин[18] — грекам и Вергилию. Монтень тоже где-то говорит, что у него «есть склонность обезьянничать и подражать».[19][20] Но, подражая, эти великие люди оставались самобытны, потому что были почти так же талантливы, как те, кого брали за образец; они развивали свою самобытность под присмотром этих наставников, с которыми советовались и которых подчас превосходили, тогда как люди просто умные — всего лишь слабые копиисты лучших образцов и никогда не поднимутся до их уровня. Это неопровержимо доказывает, что для подражания тоже нужен талант и даже обширный ввиду многоразличности образцов; следовательно, подражание ничуть не исключает талантливости.

Я вхожу в столь мелочные подробности только ради вящей полноты этой главы, а вовсе не затем, чтобы учить образованных людей, которые не могут не знать вышеизложенного. Добавлю еще одно соображение на пользу людям не столь просвещенным: первое отличие таланта в том, что он чувствует и постигает интересующие его предметы куда живее, чем остальные люди.

Что же касается разума, замечу, что первоначально это слово было придумано, чтобы обозначать совокупность способностей, которым я уже дал определения, — рассудительности, глубины, искусства составлять суждение и т. д. Но поскольку никто не может обладать всеми ими одновременно, это собирательное название начали относить исключительно к одной из них, что привело к бесконечным пустым спорам: в сущности ведь неважно, какая составная часть, разума — рассудительность, сообразительность или иная — присвоит себе честь называться его именем. Нашим свойствам безразлично, как их именуют. Вопрос не в том, что следует понимать под разумом — воображение или здравый смысл. Главное — знать, какая из этих или других перечисленных мною способностей должна внушать нам наибольшее уважение. Каждая из них по-своему полезна и, осмелюсь сказать, приятна. Быть может, не так уж трудно и определить, какая из них полезней или приятней, или важней. Но люди даже в мелочах не способны прийти к единому мнению. Различность их интересов и просвещенности вовеки не даст им преодолеть несходство во взглядах и противоречивость правил.

О ХАРАКТЕРЕ

Характер содержит в себе все, что отличает наш ум и сердце. Талантливость означает всего лишь гармонию некоторых качеств, а вообще говоря, в одном и том же характере уживаются самые вопиющие противоречия, из которых он и соткан.

Человека называют бесхарактерным, если душа его слаба, легкомысленна, непостоянна, но даже эти недостатки все равно образуют характер, и это никем не оспаривается.

Неровность характера отражается на уме; в зависимости от расположения духа человек проницателен, или докучен, или приятен.

Говоря о характере, нередко путают свойства души со свойствами разума. Например, человек кроток и покладист, а его считают вкрадчивым. У него живой и легкий нрав, а ему приписывают сообразительность; если он рассеян и мечтателен, его объявляют тугодумом и отрицают за ним воображение. Свет судит о вещах лишь по их оболочке; эту истину все повторяют на каждом шагу, но мало кто ее до конца прочувствовал. Мы попробуем привлечь к ней внимание, сделав несколько беглых замечаний о наиболее распространенных особенностях характера.

О СЕРЬЕЗНОСТИ

Одной из самых распространенных особенностей характера является серьезность, но какими различными причинами она порождена и сколько разновидностей насчитывает! Она может проистекать из темперамента, чрезмерной пылкости или, напротив, холодности страстей, богатства или скудости мысли, робости, привычки и еще тысячи обстоятельств.

Пытливому взору характер человека раскрывается через его облик.

Серьезность спокойного ума сказывается в кротком и безмятежном выражении лица.

Серьезность пылкой и страстной натуры предполагает угрюмый, мрачный и как бы воспаленный вид.

Серьезность сокрушенной души сопровождается телесной изможденностью.

Серьезность бесплодного ума сопряжена с холодностью, трусливостью и бездеятельностью.

Серьезность человека, исполненного важности, проявляется в подобающей ему сосредоточенности.

Серьезность рассеянности сказывается в чудачествах.

Серьезность робкого человека почти всегда кажется неумением держать себя на людях.

Никто не оспаривает эти истины в целом, но за отсутствием согласованных и хорошо усвоенных правил большинство людей противоречит друг другу и самим себе в частностях и в приложении этих истин к тому или иному случаю, а это доказывает, сколь важно уметь применять даже наиболее известные принципы и подходить к ним с такой точки зрения, которая выявляла бы их плодотворность и взаимную связь.

О ХЛАДНОКРОВИИ

Мы принимаем иногда за хладнокровие серьезную и сосредоточенную страсть, которая, целиком поглощая пылкий ум, делает его нечувствительным ко всему остальному.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные памятники

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное