Размышления о Венере Морской

Внизу под нами раскинулось безупречно спокойное море, холодное, как желе; старая серая крепость с латаными и чинеными стенами была морщинистой, как кожа пожилого слона. Неохори (Новый город), напротив, нежно мерцал гладкими оштукатуренными стенами и красными крышами. (В свое время, рассказывает античный автор, он был известен в народе как Кератохори, или Город рогоносцев, из-за сомнительной морали его обитателей.) Мы немного посидели в одной из маленьких гробниц, температура внутри была такая, что, по мнению Гидеона, ее обитатель только что удалился, чтобы пройтись вдоль моря. Потом, надев рюкзаки на плечи, мы взобрались выше — мимо последних вилл и разобранной батареи, рядом с которой лежали в траве очень смуглые индийцы и о чем-то болтали. Мы пошли по правой дороге, которая достигает вершины холма и ведет дальше, вдоль мерцающих скал. Здесь было прохладно и ветрено. К западу, вдоль галечного пляжа, около Трианды, море выкладывало попеременно слои берлинской лазури и фиолетового, разжижая их, когда они достигали берега, до зеленого и лимонного и чистых желтых оттенков, какие можно увидеть на шкурке созревающего мандарина. Здесь мы тоже посидели, чтобы перевести дух и посмотреть, что происходит на главной дороге. Внезапно появился Миллз, летящий по какому-то срочному вызову, его машина оставляла за собой облако пыли, похожее на облако, в котором прячутся ангелочки, он ловко объезжал караваны мулов, двигавшихся навстречу, поскольку они везли провизию на рынок. Здесь внимание моего спутника было отвлечено овцами, к которым он испытывал, можно сказать, профессиональный интерес. Став главой департамента сельского хозяйства, он постепенно обрел повадки бывалого скотовода, любая домашняя тварь, появлявшаяся в поле его зрения, тут же вызывала у него приступ собственнической заботливости.

— Что за превосходная корова, — говаривал он. Или — Ну и как вам эта овца? Откормлена по методу Гидеона.

Вот и теперь, пока я сидел под сосной и попивал вино, он отправился беседовать с оборванным мальчишкой-пастухом, которому велели присматривать за овечьим стадом. Вернулся он заметно помрачневший и жадно присосался к бутылке вина.

— У них что-то не то с кишками, — сказал он наконец. — Господи, надеюсь, что это не инфекционный энтерит.

Мы двинулись по равнине с некоторой опаской, поскольку приходилось постоянно помнить о минах, а ни одной подробной карты минных полей не существовало. Более того, в начале войны итальянцы потеряли планы своих оборонительных сооружений, поэтому, когда на Родос явились немцы, им пришлось минировать многие участки заново. Карты повторного минирования у нас, к счастью, были при себе. Но ведь существовали и нигде не зафиксированные обширные минные поля, и Гидеон много раз рисковал жизнью, когда ему приходилось на цыпочках пробираться по явно «действующему» полю, чтобы выручить своего Гомера: этот чересчур любопытный пес вечно оказывался в самых неподходящих местах. В долине лабиринт сухих тропинок пересекает серебристые оливковые рощи и пастбища, крепко пахнущие тимьяном и миртом, примятыми козьими копытцами. Здешние домики окружали изгороди из гибискуса и олеандров, пару раз мы останавливались и стучали в чью-то дверь, чтобы спросить, есть ли здесь мины. Старуха в красном платке заверила нас, что здесь минных полей нет, зато на другой стороне дороги, «среди древностей», — большое поле. Гидеон застонал.

— Невероятный талант у этих немцев, — сказал он, — выбирать для военных позиций бесценные исторические памятники. Что за вандализм!

Но на самом деле это не талант — просто тевтонское военное мышление. Могли какой-нибудь командир найти более удачную оборонительную позицию, чем акрополь?

К счастью, нам не пришлось тащить с собой провизию, поскольку Петросу, смотрителю монастыря Филеримоса, сообщили о нашем прибытии; а из того немногого, что я знал о привычках и темпераменте Петроса, браконьера, гида и отца семейства, — причем все эти ипостаси весьма гармонично в нем сочетались, — так вот, судя по всему, нас ждал, по крайней мере, целый ягненок на вертеле. Я сказал об этом Гидеону.

— Ягненок? — переспросил он раздраженно. — Он не имеет права резать ягнят. Мы же запретили это. Есть особое распоряжение.

— Посмотрим, что вы скажете, когда его попробуете — с шалфеем, с чесночком, а соус!

Гидеон невольно облизывается, но укоризненно качает головой и сердито хлопает ладонью по стволу оливы — как будто хочет избавиться от запретных мыслей.