Размышления о Венере Морской

Когда в палящем зноем июле 1099 года крестоносцы наконец-то взяли Иерусалим, родосцы могли бы заявить, что это и их победа, хотя они и не были причастны к ужасающей бойне, которая последовала за ней: около семидесяти тысяч человек были зверски убиты на улицах, после чего крестоносцы опустились на колени на залитые кровью булыжники у Гроба Господня, «плача, ибо радость их была слишком велика», чтобы возблагодарить Всевышнего за победу. Корабли с Родоса доставляли провиант осаждающим. Но и до того остров посылал припасы крестоносцам, когда те разбили лагерь у Антиохии. Эта поддержка была следствием скорее религиозных, нежели политических предпочтений родосцев, впрочем, в ту эпоху трудно отделить одно от другого.

И все же о прямой связи рыцарей-иоаннитов с Родосом можно говорить лишь предположительно, ссылаясь на единичные эпизоды, поскольку это лишь малая часть грандиозной истории рыцарства, выходящей за временные рамки истории острова. Очень долго сам Родос пребывал, если можно так выразиться, на задворках этого огромного поля битвы.

Его значение начало возрастать, когда рыцарей изгнали из Иерусалима, и те укрылись на Кипре — в 1291 году. В ту пору, будучи номинальным владением императора Константинопольского[73], остров, по сути, был отдан на милость генуэзцев, которые им правили и — в качестве союзников Византии — пользовались своего рода пиратской лицензией в гаванях и бухтах Родоса, где снаряжали свои галеры для нападения на богатые торговые караваны Венеции в Средиземноморье.

Одним из первых в перечне этих негодяев, которые присваивали себе титул Адмирала, стоит Виньоло де Виньоли. Это он предложил Великому Магистру рыцарей Святого Иоанна овладеть Родосом и сопредельными островами. Остров был его базой, откуда этот разбойник совершил набеги на Кипр, и, вероятно, он все больше осознавал, какую силу представляют собой рыцари, порой пересекающие пути его разбойничьих экспедиций. А кроме того, ему постоянно докучали турки, нападавшие из бухт и заливов нынешней Анатолии. Они практически отрезали острова от материка. Они-то и вынудили Виньоли полностью сосредоточиться на своем коварном замысле. Ведь каждый раз, возвращаясь после нападения на венецианские караваны, он только и слышал, что натворили турки в его отсутствие: сожгли город, потопили несколько галер, вырубили лес на одном из островов… Почему бы, подумал Виньол и, не решить одним махом три проблемы: нейтрализовать кипрских рыцарей[74], заключив с ними союз, убедить их объединить острова Додеканес в борьбе против турок; и оставить себе полную свободу действий?

Фульк де Вилларе, Великий Магистр рыцарей-госпитальеров, был человеком ответственным и осторожным, неусыпно пекущимся о своем Ордене и о вере, ради которой тот был основан; Виньоли же был дерзок и умел убеждать. Стратегическая ценность плана была очевидна — поскольку острова Додеканес, как их теперь называют[75], обеспечили бы крестоносцам естественную вторую линию обороны, те и сами наверняка понимали, что слишком удлинили линии сообщения с Европой, от которой зависели. После потери Иерусалима Кипр стал похож на ненадежные мостки, которые уже почти затоплены водой. И хотя рыцари ревностно хранили то, что было им вверено, стало очевидно, что невозможно вечно противостоять нарастающей волне варварства. Да и само море было небезопасно; там хозяйничали каперы всех расцветок. Рыцари были словно жертвы кораблекрушения на каменных плотах своих крепостей в море, кишащем акулами; для поддержания этих возведенных ими ненадежных религиозных анклавов — каждый замок даже сегодня, кажется, сжат, как облаченный в броню кулак, — требовалась кровь и камень.

Рыцари двинулись через здешние чарующие красоты, повинуясь импульсу, как диковинные автоматы, эти железные люди, и там, где правили бал лишь алчность и хаос, воцарялся порядок и прояснялись цели. Поддерживая себя строжайшей дисциплиной и стремлением к нравственному идеалу, рыцари пробуждали нечто вроде восхищения даже в сердцах врагов. Их пылкая преданность своему делу могла противостоять любому соблазну — кроме, в конце концов, томных левантийских пейзажей, в которых они так долго владычествовали.