Размышления о Венере Морской

«Несколько дней назад меня вызвали в деревню неподалеку от Сианы — с непроизносимым названием. Бык пропорол рогами беременную ослицу. Бедняжка выкинула и стояла посреди поля над мертвым осленком, через рану дюймов в восемь длиной внутренности выпали на землю. Деревенские попытались зашить разрыв шелком, но шов тут же лопнул. Я дал пациентке три грана морфия и велел уложить ее на бок. Мы с Хлоей промыли внутренности соленой водой, чтобы удалить грязь, а после запихали их обратно в брюшную полость с огромным количеством сульфамида и провели хирургическую операцию. Возились больше двух часов, ужасно вымотались. После этого ослица встала на ноги и попила воды из ведра. Я прописал ей молоко и воду в течение суток, а потом обычную диету. Владелец несчастной ослицы дал волю сдерживаемым до сего момента чувствам. Он гонялся за окаянным быком по полю, колотя его по заду огромным камнем, который вырвал из стены, ограждающей поле, и мастерски ругался на бегу. Поскольку мне не хотелось делать ту же операцию самому фермеру (бык постепенно свирепел), я решил, что пора ретироваться, но это удалось лишь после того, как все нас расцеловали — кто облобызал руку, кто щеку.

Ослица дня два чувствовала себя неплохо. Потом, увы, у нее начал раздуваться живот — неизбежный перитонит, — и, к нашему великому горю, она умерла. Фермер плакал, плакала вся деревня; плакала Хлоя, я сам еле сдерживал слезы. Вовсе не потому, что ослица была какая-то особенная, не это надрывало нам душу Просто когда понимаешь, как живут эти люди и что значит для них вьючное животное, потеря кажется куда более горькой, чем потеря домашнего любимца. Это потеря позиций в битве с голодом.

Сегодня фермер прислал нам изумительно сработанный заплечный мешок из козьей шкуры — такой подошел бы младенцу Пану».

В воздухе веет угрозой нашего отъезда. Вполне веро-ятно, что Мирная Конференция[83] придет к решению, которое затронет и судьбу островов. Греки назначили будущего губернатора, который будет контролировать остров с помощью небольшой военной миссии. Гидеон заметно воодушевляется, услышав, что этот высокий пост займет грозный полковник Гигантис[84], его старый друг. Мы встречаем небольшую делегацию на взлетно-посадочной полосе возле Калато, и вскоре два солдата при моноклях уже жмут друг другу руки.

— Гидеон, разбойник, — рычит Гигантис.

Они уходят вместе под руку, разговор их прерывается взрывами хохота.

Вечером мы отмечаем пополнение наших рядов, и в разговоре появляется больше страсти, афинский дух. Генерал привез с севера острый запах политики и войны, чтобы преодолеть taedium vitae [85] на территории, где трезвость и жесткое правление не давали в полной мере проявиться греческому характеру, склон-ности к политическим интригам.

Война полностью уничтожила скот, и прекратилось, таким образом, производство сырья для одежды. Правда, еще задолго до этого западная мода заставила крестьян нацепить бесформенные тряпичные шляпы, брюки и открытые рубашки, которые сегодня носят очень многие. Разве что в праздничные дни старики откроют дубовые сундуки и вынут традиционные короткие куртки с висячими рукавами в форме орлиных крыльев, синие турецкие шаровары и кушаки, под которыми прежде прятали пистолеты с серебряными рукоятками или кинжалы. Ремесла не умерли, но сегодня катастрофически не хватает материалов, которыми мать семейства могла бы украсить костюм мужа и свой собственный изысканным золотым шитьем и алым кантом. Хотя новых костюмов не шьют, бережно хранят старые, и в праздники женщины снимают повседневную одежду и танцуют в дивном традиционном наряде. На это стоит посмотреть. Лучшие танцовщицы на острове — девушки из Эмбоны, деревни у подножья Атабироса; после них — жительницы Сорони.

Прежде чем устроиться, генерал Гигантис решил совершить официальную поездку по острову — с Бригадиром, дабы в его компании предстать перед народом. Гидеону же он открыл свое истинное намерение — перепробовать все вина на четырнадцати островах, а судя по тому, что мне известно о Бригадире, тот примет план Гигантиса безоговорочно. Излишне говорить, что Гидеон напросился с ними.

— Как глава департамента сельского хозяйства. — говорит он, — я несу некоторую ответственность за вино и пищу. К тому же старина Гигантис может нас кое-чему научить.

По новому положению о цензуре я тоже несу ответственность — за печать; но в тексте сказано буквально следующее: «Вся печатная продукция должна быть предъявлена офицеру службы информации до выхода в свет», — и родосцы поняли это слишком буквально. В моем кабинете теперь толпы людей, жаждущих получить разрешение на изготовление наклеек для пивных бутылок, коробок, театральных афиш и всяких рекламных листков. Круг моих знакомств возрос в сотню раз. Писатели, однако, попадают в мои сети редко. Но как раз сегодня дверь резко распахнулась, и предо мной предстал огромный, бледный, как мертвец, субъект с изъеденными зубами и закрученными усами, облаченный в испачканную кровью блузу. Он оказался мясником и поэтом из соседней деревни.