Размытый след галактики иной

Кураев пишет: «Воланд излагает философию Блаватской-Рерихов». Это факт. Но о. Андрей считает, что сам Булгаков вовсе не разделяет философию Блаватской-Рерихов-Воланда. А вот это уже ни на чем не основанное утверждение. Это утверждение даже очень странное.

Православным поклонником Булгакова следовало бы уделить больше внимания тому факту, что Михаил Афанасьевич 10 лет писал роман о дьяволе. А это значит, что в течение всего зрелого периода своего творчества Булгаков жил в обнимку с тенью дьявола, он постоянно пытался представить себе, как выглядит дьявол, как он говорит, как поступает. При этом Булгаков явно не собирался «переходить на сторону зла», он совершенно не был сатанистом. Как такое возможно: постоянно носить в сознании образ мирового зла и при этом не проявлять ни какой склонности ко злу? Чтобы жить в обнимку с тенью дьявола и не свихнуться, надо придумать себе такого дьявола, который в общем-то и не дьявол совсем. В этом мадам Блаватская и господа Рерихи могут оказать неоценимую услугу.

Свет невозможен без теней, добро и зло едины, Бог и сатана делают одно общее дело, и прочие безумные глаголы, которые призваны оправдать дьявола, со всей неизбежностью должны были показаться близки Булгакову. Воланд в романе ни какого зла не совершает, он напротив наказывает плохих и помогает хорошим. Это и есть гуманитарный булгаковский дьявол — вполне в духе Рерихов. Рерихианство не просто излагается Воландом в знаменитой речи на крыше, вся структура романа в этом духе и приводит к мысли, что от дьявола «ни какого вреда окромя пользы». Если не признать Булгакова хотя бы интуитивным рерихианцем, тогда придётся признать его прямым сатанистом. Но Булгаков не был сатанистом, так же как не был и христианином. Отвержение одновременно и христианства, и атеизма буквально выбросило его в холодные объятия Рерихов.

Тонкие и хрупкие софизмы Кураева, призванные доказать, что Булгаков «вел бой за Христа», с трудом воспринимаются даже интеллектуально развитым читателем, тогда как в самом романе буквально на поверхности лежит очень внятный и прямой, как шпага Воланда, вывод: если в этой жизни и можно от кого-то получить помощь, так разве что от дьявола. Это звучит в романе предельно отчетливо, и это именно авторская позиция, уже хотя бы потому, что автор от этой позиции и не думает дистанцироваться.

Отец Андрей убедительно доказывает, что вечность с Маргаритой в подаренном домике станет для Мастера сущим адом. Полностью с ним согласен. Но это уже за пределами булгаковского романа и за пределами булгаковского замысла. Это, собственно, уже полемика с Булгаковым (Почему бы и нет, но ведь мы сейчас не об этом). А Булгаков прямо говорит, что «покой», подаренный Мастеру Воландом, это именно награда. Я полностью согласен с Кураевым в том, что покой без света невозможен, эту мысль я высказывал ещё до того, как нашёл её у Кураева. Но не надо приписывать свои мысли Булгакову. В концепции Михаила Афанасьевича Мастер награжден именно тем, чего так жаждала его растерзанная душа — покоем в обществе любимой женщины.

Понятно, что жизнь — не роман, который заканчивается свадьбой, тем более, если речь идёт о жизни вечной. Но романы заканчиваются именно свадьбой. И это считается счастливым концом. У «Мастера и Маргариты» по замыслу автора — счастливый конец. Помог тот, которому «ни чего не трудно сделать». Про кого Маргарита сказала: «Всесилен».

Ждал ли сам Булгаков помощи от дьявола? А зачем, вы думаете, Михаил Афанасьевич так долго и напряженно возился с этим образом? Уж явно не для того, чтобы разоблачить «дьявольские козни». Ни какого «разоблачения дьявола» в романе нет.

Мастер говорит Бездомному: «До чего же мне досадно, что встретились с ним вы, а не я! Хоть всё и перегорело, и угли затянулись пеплом, но всё же клянусь, что за эту встречу я отдал бы связку ключей Прасковьи Федоровны, ибо мне больше не чего отдавать».

Итак, Мастер жаждет встречи с сатаной и возлагает на эту встречу большие надежды. Можно ли считать, что здесь Булгаков выразил своё собственное желание? А как ещё считать? Это именно Булгаков, а не Мастер, писал роман о дьяволе. Это именно Булгаков, а не Мастер посвятил дьяволу годы напряженных размышлений. Зачем ещё, если не в надежде на помощь дьявола? Прости, Господи, раба Божьего Михаила.

Если слишком долго всматриваться в бездну, то бездна начнет всматриваться в тебя. Поэтому достойно величайшего изумления то, как дешево обошлось Михаилу Афанасьевичу его заигрывание с дьяволом. Известно немало случаев, когда и сотая доля булгаковского интереса к дьяволу заканчивалась самым жутким и мрачным беснованием. А он худо-бедно умер в здравом уме и не утратив творческих способностей. Видимо, на Небесах кто-то крепко за него молился.