Разнести повсюду весть (ЛП)

При упоминании матери он опустил глаза, прерывая нашу связь. Это была тема, о которой он не будет говорить.

Мы не могли узнать, как много он о ней помнит, — если помнит что—то вообще.

Это будет их первая встреча после пожара и его последующей госпитализации три года назад. Его раны были настолько травматичными, что он мог не вспомнить ничего, что случилось до этого. Но опять-таки, он мог помнить каждую деталь.

Ни его психиатр, ни мы с Джексоном не смогли его разговорить. Пока нет. При упоминании матери он отключился от нас. Но психиатр сохранял надежду.

Я усадил его к себе на колени, в защитном жесте обхватив рукой поперёк груди. Он прислонился ко мне, будто радуясь моей твёрдости, моим размерам, моему присутствию. Амелия сидела рядом с нами, опустив глаза.

Когда Линда Горзола вошла в комнату, Джексон вежливо встал и поприветствовал её.

Линда посмотрела на меня, затем долгое мгновение смотрела на маленького мальчика в моих руках. Затем испустила вздох и покачала головой.

— Он больше, чем я помню, — сказала она с бостонской медлительностью.

— Вы пробыли здесь три года, — сказал Джексон. — Он растёт.

— И теперь у него двое насильников мальчиков в качестве родителей. Боже, ну разве не прелесть?

— Они не насилуют мальчиков! — вдруг воскликнула Амелия, вспылив.

— А ты кто? — спросила Линда. — Сиротка Энни? Символ сисек в этом гейском раю?

— Я был бы признателен, если бы вы не говорили так о моей дочери, — твёрдо произнёс Джексон. Не злобно, но твёрдо. Он вёл себя по-деловому и без брехни.

— Я буду говорить так, как хочу, — заявила Линда.

— А мы встанем и уйдём, — парировал Джексон. — Если вы хотите получить это маленькое пожертвование на свой счёт, я советую вам играть по правилам.

— Правила, — произнесла она, смеясь. — Бог знает, у меня их до хрена.

— Не моя проблема, — сказал Джексон. — Вы сказали, что хотите его увидеть. Что ж, он здесь.

— Не то чтобы я могла с ним поговорить, — сказала она. — И не то чтобы он всё равно меня помнил.

— О, думаю, он вас помнит. На самом деле, я думаю, он помнит вас достаточно хорошо.

Она взглянула на меня, затем на Тони.

Тони, со своей стороны, развернулся на моих коленях и прижал голову к моей груди, будто не хотел её видеть. Я притянул его к себе, защищая, и он расслабился в моих руках.

— Видишь? Он даже не смотрит на меня, — сказала она, опасно далеко наклоняясь на стуле, как подросток.

— Интересно, почему это, — произнёс Джексон.

— Бьюсь об заклад, тебе интересно.

— Очевидно, что Тони подвергся насилию. Вы случайно не знаете ничего об этом?

— Откуда мне знать?

— Потому что, возможно, это делали вы?

Она рассмеялась.

Я поморщился. Видимо, Джексон знал, что делает, но я не был уверен.

— Так что, по-вашему, я сделала? — спросила она, будто это была весёлая игра.

— Что бы вы ни сделали, он с криками просыпается посреди ночи. За все годы я имел дело со многими травмированными детьми, и не нужно быть гением, чтобы сложить вместе два и два. Знаете, мне интересно, как он заразился ВИЧ, раз не родился с ним, и раз у вас, очевидно, отрицательная реакция. Мне интересно, как это произошло.

— Ну, я не знала, что он болен, так что не начинай наседать на меня с этим снова. Если бы я знала, что он болен, то отвела бы его к врачу.

— Да, но как он заболел?

— Откуда мне знать?

— ВИЧ передаётся через телесные жидкости.

— Ну, ясное дело.

— Ну, вы либо разбрасывали по дому использованные иглы, либо один из ваших друзей угостился семейными драгоценностями, так сказать.

— Не говори мерзостей.

— Это либо одно, либо другое, — сказал Джексон.

— Я выгляжу как наркоманка? — спросила она.

— Я выгляжу как медбрат, который специализировался на изучении случаев детского сексуального насилия? — парировал Джексон.

— Что ж, не смотри на меня, — отмахнулась она. — Я этого не делала.

— Тогда кто сделал?

Она вернула свой стул на пол и села прямо.

— Ты меня в чём-то обвиняешь? — спросила она ровным, опасным голосом.

— Не особо, — ответил Джексон. — А должен?

— Ты знаешь, каково было жить с этой маленькой дрянью под ногами всё грёбаное время? — требовательно спросила она. — Пока он скулил, плакал и писался в штаны? Но я относилась к нему правильно, разве нет? Я воспитала его. Я меняла чёртовы подгузники, разве нет? Он всё ещё жив, разве нет? Чего ты от меня хочешь? Я не говорила, что идеальна. Я старалась, как могла. Поэтому ты привёз его сюда, чтобы мог ткнуть меня носом в то, какой я была паршивой матерью?

— Есть упущенные части его жизни, — ровно произнёс Джексон.

— Ага, что ж, в моей жизни есть чёртовы огромные куски, которые полностью утонули в дерьме, так что хватит ныть.

— Мы просто пытаемся разобраться в том, что с ним случилось.

— Ну и что, по-вашему, с ним случилось?

— Думаю, вы знаете.

— Ага, что ж, может, знаю, а, может, нет.

— Если бы вы могли пролить свет на ситуацию, это помогло бы ему поправиться. Нам нужно знать, с чем мы имеем дело.

— Если ты думаешь, что я возьму вину на себя, то ты просто тупозадый педик.